Николай Мординов - Весенняя пора

Но разговор не клеился, и братья больше молчали.

— Алексей, ты соскучился? — почти шепотом спросил Никита, глядя куда-то в сторону.

— Что ты! — возмутился Алексей, уставясь в землю. — Разве я маленький?!

А потом они долго бегали и играли на круглой лесной полянке, и все больше оживлялась их беседа.

Когда мальчики уже к ночи вернулись домой, у них в юрте собрались почти все соседи.

— Вот и Никита, он лучше меня расскажет! — обрадовалась Федосья.

— А ну расскажи, Никита, что случилось в городе…

— Случилось вот что, — стараясь держаться как можно солиднее, начал Никита и стал рассказывать о том, как присланные Лениным по просьбе Орджоникидзе и Ярославского красные войска победили в городе буржуев. При этом он настолько увлекся, что, не смущаясь, рассказывал о «страшном бое» с такими подробностями, будто был одним из самых активных и бесстрашных красных бойцов.

Часто, прерывая свей рассказ, Никита обращался к отцу и повторял:

— Дулгалах теперь наш!

Два дня Никита ходил по наслегу, чувствуя себя самым осведомленным и интересным человеком. Потом приехал из Нагыла Афанас Матвеев.

Сразу же закипела борьба за землю. Егордан по-прежнему отказывался от лучших покосов и твердил свое: «Мне нужен только мой Дулгалах». Вначале, боясь, что не сегодня-завтра прибудет красный отряд, богачи почти не сопротивлялись, а некоторые даже задабривали своих батраков, предлагая им — конечно, до поры до времени — клочки земли от своих наделов.

Но красных из города все не было.

Правда, в Нагыл приехал Иван Кириллов и от имени Якутского Совета рабочих депутатов провел там несколько митингов. Народ восторженно приветствовал советскую власть. С огромным подъемом принимались постановления об отмене вековой системы землепользования и о распределении всей земли подушно. Пламенными выступлениями на митингах отличался из бедняков Егор Сюбялиров, тот самый Егор, друг детства Федосьи, давний батрак Судова. Ему не уступал сын кривой сыгаевской батрачки, курчавый молодой Семен Трынкин.

В Талбе с нетерпением ждали Ивана Кириллова. Он писал Афанасу, что скоро приедет. Но талбинцы так и не дождались земляка. Вскоре они узнали, что Кириллов по спешному вызову вернулся в город.

А тем временем Лука Веселов объявил себя «красным» и ежедневно оповещал об этом какой-нибудь дикой выходкой. То он надевал на себя все с ног до головы красное, то голыми руками душил собаку, то кричал, что ночью сожжет церковь и почту, то палил из ружья по солнцу, заявляя, что оно светило еще при царе и его давно пора расстрелять.

Афанас говорил, что Лука хочет опорочить большевиков своим поведением, что он всегда был пьяницей и скандалистом и ненавидит большевиков, как и все буржуи. И правда, иные страшились красных, указывая на «красного» Луку. А Федор Веселов ходил по юртам и сокрушался, что новая власть, мол, дурно повлияла на сына, что Луку теперь нельзя узнать. А что же будет, когда сами красные сюда придут!

Однажды пьяный Лука Веселов, проезжая на коне мимо дома священника, громко орал похабные песни, ругал на чем свет стоит давно свергнутого царя и грозился поджечь церковь. Люди думали, что злой поп выскочит и накинется на Луку, но тот не вышел из дому и только в окне появилась на миг его косматая голова. Зато его вислоухая дряхлая собака вышла к воротам и лениво залаяла на Луку. Лука слез с коня и запустил в собаку кирпичом.

— Вот бестолочь! — заметил Афанас, стоявший в толпе бедняков, которые чуть ли не каждый день собирались здесь.

Лука Губастый резко повернулся к толпе, глаза у него налились кровью, толстые губы скривились.

— Твой отец всю жизнь был трапезником, поэтому ты и заступаешься за попа… Ты — за царя и попа, а я — красный.

— «Красный»! Красные дают народу свободу, землю, а ты только пьянствуешь да горло дерешь похабными песнями. Ты нарочно порочишь красных.

— Я ругаю царя, а ты защищаешь его!

— Царя нет. Народ борется против богачей, завладевших землей. А мы делим землю подушно.

— Какие богачи? Какая земля? — И Лука, косясь на Афанаса, надвинулся на него. Видно было, что он хочет затеять драку.

Но тут из толпы вышел Василий Тохорон.

— Насчет земли… — прогудел он, но больше ничего не сумел сказать, будто проглотил заготовленные слова. Неловко переминаясь с ноги на ногу, Тохорон медленно поводил своими огромными глазами. — Это верно…

Лука покряхтел и отошел, ведя коня на поводу.

— Да разве ты против баев? Ты сам бай! Пошли делить землю! — громко и внушительно сказал Афанас, обращаясь к народу.

— Пошли! — крикнул Эрдэлир. — Меньше слов и песен! Отберем землю, потом и песни петь будем.

— Это правда, — прогудел Тохорон.

— Можно и с песнями отбирать, песня не помеха, — заметил Иван Малый и вдруг, подпрыгнув, перевернулся вниз головой и быстро пошел на руках, размахивая в воздухе ногами.

— Эх, молодец!.. — похвалил его Афанас. — А песни, друзья мои, разные бывают.

Пошел слух, что по Лене плывут к Якутску белые отряды и что красный отряд выехал на пароходах навстречу белым.

Вскоре в Нагыл вернулись скрывшиеся в первые дни установления советской власти местные богачи — эсеры Михаил Судов и Никуша Сыгаев. Они быстро приспособились к создавшимся условиям. В улусный исполком Совета депутатов вошли бедняки, такие, как Егор Сюбялиров и Семен Трынкин. Но исполкому требовался грамотный секретарь, которым стал в конце концов Никуша Сыгаев. И он приехал в Талбу устанавливать новую наслежную власть.

Никуша рассказывал на собрании:

— Вся Сибирь в руках белых. Северная часть России занята английскими и французскими войсками. На восток нахлынули войска великой японской империи. Вся южная часть России занята немецкими и турецкими войсками. В общем, советская власть пока держится только в Москве, Петрограде и… и… — Сыгаев откашлялся, — и в славном городе Якутске, где, кажется, осталось сейчас около пятидесяти отважных бойцов…

— Ты за кого это агитируешь? — воскликнул Афанас, вскакивая с места.

— За советскую власть…

— А сам ей гибели желаешь! — усмехнулся Эрдэлир.

— Таким образом, я призываю всех вас… а в особенности Афанаса и Эрдэлира активнее помогать красным, — твердо сказал Никуша, окинув взглядом собравшихся. — А то не сегодня-завтра от красных останется лишь смутная память…

— Иди, Эрдэлир, спасать красных, — быстро заговорил Павел Семенов, тараща глаза, — да топор не забудь захватить…

— И пойду!

— А то как же! — промычал Роман Егоров, тронув свои рыжеватые усы.. — Топором можно, пожалуй, не только буржуев рубить, а в случае чего и заслониться от японских и английских пушек… Только вот Япония — на востоке, а Англия — на западе, а топор у Эрдэлира один… — закончил Роман таким тоном, будто и в самом деле сожалел, что у Эрдэлира всего один топор.