Николай Мординов - Весенняя пора

«До покрова! Жалость до покрова! Вот так милая!» — с ужасом подумал Никита, и вдруг ему стало страшно и так стыдно, так стыдно, будто его поймали за воровство.

Когда Анчик проходила мимо Никиты, мальчик боязливо прижался к стене. Слегка осыпалась и зашуршала глиняная обмазка. Анчик даже не оглянулась, она лишь немного отступила в сторону и спокойно прошла, брезгливо отряхивая платье.

Не успела Анчик дойти до крыльца своего дома, как подъехал на прекрасном белом иноходце ее муж Михаил Михайлович Судов. Все люди, бывшие во дворе, поспешили к крыльцу. Не слезая с коня, Судов набросился на жену.

— Ты почему не дала корову Титу! — грозно спросил он, ворочая выпуклыми глазами под широкополой белой шляпой.

— Да он же не просил, — протянула Анчик, оглядывая столпившихся людей, будто призывая их в свидетели.

— Он просил, а ты не дала!

— Да не просил же он!

— Ей-богу, просил. Лопни мои глаза!

— Грешно так шутить… А с коня-то ведь надо слезть?

Судов заерзал в седле и сказал:

— Я больше, кажется, на коне сижу, чем на стуле. Ох, мученье!

Собираясь слезать, он уже вытащил одну ногу из стремени, но увидел Никиту и, указывая на него плетью, спросил:

— А это еще что за разбойник?

— Это талбинский парень! Не пугай мальчишку… Он же не поймет твоих шуток… Ну, слезай же! — капризно ворковала Анчик.

— Ох, мученье!

И грузный человек с легкостью соскочил с коня и набросил повод на переднюю луку. Конь побрел по направлению к конюшне. А человек медленно опустился на землю, там же, где стоял. Люди посторонились, образовали круг.

Анчик предстала перед мужем во всей своей красоте.

— Ну, какие новости?

— Никаких! — сказал Судов. Надув щеки, он с шумом выдохнул воздух и почему-то вытянул левую руку со скрюченными пальцами. — Только, говорят, большевики весь город разнесли в щепки. Вот и все новости.

Люди переглянулись. Лишь одна Анчик не проявила особого удивления.

— Но че-ем же это они? — протянула она.

— Пу-ушкой, — смешно подражая голосу жены, ответил Судов.

— А откуда они пришли?

— Кто?

— А эти, как их… большевики?

— Из Петербурга, должно быть. Сударские, когда уезжали, обещали прислать войска, чтобы избавить твоих батраков от твоего кровавого гнета. Ты ведь угнетаешь, обижаешь бедный народ.

— Ну, кого же это я обидела! — сказала Анчик и подтолкнула обратно золотое кольцо, которое она механически стягивала с пальца.

— А что же, сама обиженная, что ли?

— И не обиженная.

— Да? Так кто же ты? — пожал плечами Судов и вскочил с места. — Кто ты? Ну?

— Я — никто, я… ну, просто якутка.

Судов расхохотался. Он громко смеялся, высоко поднимая то одну, то другую ногу, и пошатывался при этом.

— «Просто якутка»! Ну ладно, просто якутка, чай готов? А то у меня живот от голода подвело.

— Тебе все шуточки… А ведь в городе наши родственники…

— Не знаю, шутить или плакать следует. Третьего дня ночью в городе, говорят, шла страшная стрельба…

— Ой, беда-то какая! — прошептала Анчик. — А вдруг на самом деле…

— Но, может быть, это была учебная стрельба областной милиции… А если и произошло сражение, неизвестно еще, кто победил. У наших тоже сил немало. Заезжал я в управу, да Никушу не застал. Подождем его здесь. — Он вдруг помрачнел и, ударив плетью по пыльным сапогам, пошел к дому, неровно ступая своими короткими толстыми ногами.

Анчик поплыла за ним.

Вечером собрались нарядно одетые девушки и парни — сыгаевская родня. В сторонке робко столпились босоногие и оборванные девушки-батрачки. Простых парней было мало, но, несмотря на рваную одежду, они держались более независимо и бойко. Все ждали Васю.

— Сейчас придет, сейчас придет, — только и слышалось со всех сторон.

Наконец явился Вася, перетянутый форменным ремнем с буквами «ЯГУ» на медной пряжке. На голове у него красовалась высокая фуражка, — ведь он уже год учился в городском училище. Своими серыми глазками Вася глядел на всех вызывающе, красные губы его презрительно кривились, при этом обнажались кривые крупные зубы. Все тронулись за Васей, который молча направился за ворота.

Когда пришли на лесную полянку, Вася остановился и, ни с кем не советуясь, начал чертить круги — «озера». Потом, изображая сокола, он встал между двумя «озерами». Все остальные, обратившись в «уток», стали перебегать от одного «озера» к другому. Вася гонялся за ними, норовя схватить кого-нибудь на бегу. В игре смешались и богатые и бедные. Пойманные «соколом» «утки» выходили из игры.

Долго развлекалась молодежь. Почти всех переловил Вася-«сокол». Не пойманными остались Никита и две девушки — одна барышня, другая батрачка. Уставший и раздраженный «сокол» стал преследовать одного Никиту. А Никита, раздосадованный тем, что барчук упорно не узнавал его, хотя и строил ему сегодня рожи, решил помучить Васю. Но, главное, он не мог простить ему, что тот уже учится в городе, тогда как сам Никита из-за бедности распрощался со школой. Стоило, стоило помучить княжеского внучонка! К тому же Никита слышал, как ребята потихоньку хвалили его, талбинского паренька, за проворство.

Это было долгое и отчаянное соревнование. Галопом промчался к усадьбе Никуша Сыгаев. Никита уловил краем уха чей-то испуганный шепоток: «Никуша сердитый!» — но в азарте не обратил на это внимания.

Вот Вася уже чуть не поймал Никиту. А Никита пустился во весь дух, с разбегу налетел на богатую девушку, опрокинул ее, сам упал, но успел все-таки закатиться в «озеро». Пострадавшая лежала в белой пене кружевного белья. Девушка была, видно, сильно оглушена. Играющие столпились вокруг нее.

Посмотрев в ту сторону, Никита не встретил ни одного дружелюбного взгляда, все вдруг стали его врагами. Потом девушка тихонечко встала, оправила платье и, прихрамывая, направилась к дому.

— Отведем его к Анчик! — воскликнул кто-то. — Скажем, что этот ушиб Машу!

— Нет, лучше к самой…

Так и не решив окончательно, к кому вести Никиту, парни всей гурьбой набросились на него и поволокли в усадьбу.

Никита понял, что «сама» — это старая Сыгаиха, и решил бунтовать.

— Не пойду! — неистово кричал он.

Стараясь вырваться, Никита несколько раз падал, увлекая за собой других ребят. Вася держал его сзади, то и дело угощая крепкими подзатыльниками. Матери поблизости не было, да если бы и была, тоже не смогла бы защитить. Вот если бы тут оказалась бабка Варвара, разве только через ее труп так волокли бы ее внука!

Никита начал сдавать. Несколько раз он вырывался и убегал, но его каждый раз догоняли и снова тащили. По мере того как ватага стала приближаться к усадьбе, образовались две группы — богатые отделились от бедных. Бедные начали отставать, они шли теперь в конце процессии, но все-таки готовы были броситься за преступником, если бы он снова попытался удрать. Позади всех брела, прихрамывая, потерпевшая.