Николай Мординов - Весенняя пора

— Здравствуйте, товарищи!

— Здорово! — хором ответили комсомольцы, садясь на нарах.

— Первый раз мы пришли в гости к вам, друзья, а вы уже улеглись! В хорошем доме живете, оказывается. Говорят, каждый вечер у вас тут игры.

— Дом хотя и не хороший, но играть играем… как умеем, — сказал Кадякин. — Ну, рассказывайте, как живете, коли в гости пришли! Почему же остальные стоят у дверей? Идите сюда, садитесь на нары.

Комсомольцы решили принять гостей дружелюбно, как добрые хозяева. Подобрав под себя ноги, они освободили места, и гости расселись. Завязалась общая беседа, в которой главным был Василий Кадякин. За последние дни его авторитет среди ребят сильно пошатнулся, так как он не участвовал в «сражениях».

Сегодня он хотел одного провинившегося парня поставить в угол, но тот при поддержке всех остальных наотрез отказался и ходил героем.

— У вас, говорят, была здесь большая война между беспартийными и комсомольцами? — ни с того ни с сего спросил Вася Сыгаев.

— Какая там война! Одно баловство, — сказал Кадякин и с укором взглянул на своих.

— Да, ваши товарищи не любят вас оттого, что вы стали комсомольцами и выгнали их из своего дома. Они вам еще не то покажут, их всегда будет больше, чем вас. Стоит подумать: хорошо ли, если вас всю жизнь будут бить и ненавидеть ваши же товарищи? Эта война надолго.

Кадякин тревожно посмотрел по сторонам.

— Война! — ядовито усмехнулся он. — Войны между батраками быть не может…

— Но ведь была, — настаивал Вася. — И еще не раз прольется ваша кровь. Беспартийных всегда будет больше.

— Куда вам против них! — вставил Судов.

— И у них носы разбиты! — зашумели ребята.

— А мы им не уступим!

— Тише вы! — крикнул Кадякин на своих и обратился к гостям: — Войны никакой не было, просто играли, но играли глупо…

Голос Кадякина становился все тверже. Он стал набивать махоркой свою деревянную самодельную трубку.

— Завтра они зададут вам, — перебил его Вася Сыгаев, — они готовятся как следует! Вам бы тоже не мешало подготовиться, а то еще больше прольется вашей комсомольской крови…

Кадякин все старался перевести разговор на другую тему, но Вася умело сбивал его. Наконец Кадякина это взорвало. Он ударил себя по коленям и громко спросил:

— А почему это тебя так тревожит? — В гневе он вскочил, как был, голый, сдернул с соседа одеяло, завернулся в него и, указывая на дверь, заорал: — Убирайтесь вон, зеленопузые! Мы, бедняки, сами между собой поладим — и подеремся и помиримся! Не ваша это забота! Вон! Вон отсюда!

— Вон! — закричали все ребята хором и тоже вскочили.

Гости бросились к дверям.

— Зеленопузые буржуи! — Кадякин схватил свои телячьи штаны и запустил ими в гостей.

Ребята тоже начали кидать в барчуков штаны, торбаса и все, что попадалось под руку. Гости выскочили за дверь.

Кадякин спрыгнул на пол и забегал вдоль нар. Потом он остановился и угрожающе потряс кулаком над головой:

— Видите, дураки, какой стыл, какой позор, какая беда! Разве бедняки с бедняками дерутся? Зеленопузые обрадовались. Эх вы, слепые щенки, не понимаете этого! Кто завтра полезет драться, тому морду палкой разобью, а сам в тюрьму пойду! Поленом голову размозжу, пусть даже расстреляют!

Всегда молчаливый и добрый, Василий Кадякин словно преобразился. Ребята притихли и смотрели на него с уважением и страхом.

А назавтра «восточные» пришли снова. «Западные», засовывая на ходу руки в рукава, тоже устремились на улицу. Они сшибли Василия Кадякина, заслонившего дверь, и бросились в драку.

Василий Кадякин побежал в школу, шлепая большими рваными торбасами. Он вернулся в разгар сражения вместе с Егором Сюбялировым, который держал в руках огромную деревянную лопату для очистки снега. Егор вбежал в самую середину дерущихся и, высоко подмяв лопату, заорал во все горло:

— Довольно! Пошли в помещение, новости есть!

Драка прекратилась, и противники покорно двинулись за Сюбялировым. Войдя в дом, Егор оглядел притихших ребят. Широко расставив ноги в старых валенках, он дернул себя за кончик жестких черных усов, будто сдирая сосульки, и начал:

— Что это было у вас? Игра или драка? Если игра, то глупая, жестокая игра! Если драка, то это стыд и позор! Буржуйские сынки захаживают к вам, науськивают вас друг на друга. Что говорил Бобров? Комсомольцы должны идти впереди всей молодежи, вести всех за собой. А ты, например, что делаешь, Федосьин сын? Кого ты ведешь за собой? Когда ты говорил на диспуте, я подумал: вот кто будет настоящим коммунистом. А ты что делаешь?!

— Зеленопузые прошлой ночью были здесь и говорили, что беспартийные ребята всю жизнь будут ненавидеть комсомольцев, — сказал Кадякин.

— Вот! — вскричал Егор и, схватив за руку беспокойно озиравшегося по сторонам оборванного паренька из «восточных», сказал: — А ну-ка расскажи, Петр, что они у вас говорили.

— Ничего они не говорили… — буркнул кто-то из «восточных».

— Расскажи, Петр…

Петр старательно провел рваным рукавом шубейки под носом, потоптался и заговорил:

— Да что… Говорили, что комсомольцы выгнали нас из этого дома… Что их будут одевать и кормить лучше, чем нас… Что они будут над нами тойонами… — И Петр спрятался за спинами товарищей.

— Вот-вот! — взревел Егор, медленно оглядывая ребят. — Слышите вы? Ну, выходите теперь все на улицу! Ломайте друг другу кости, радуйте зеленопузых! Ну, что стоите?

Все смущенно молчали и старались не глядеть друг на друга.

— Ну, я пошел. — В дверях Егор остановился и добавил, ни к кому не обращаясь: — Я еще узнаю, кто это придумал, чтобы комсомольцы жили отдельно. Партия всегда живет с народом…

— Слыхали, черти, какой стыд! — прошипел Кадякин. — Войну между собой затеяли, на радость буржуям.

— Да, стыдно… — промолвил Никита. — Давайте будем жить все вместе, и все против буржуев.

— Давайте, как было! — загалдели все разом. И вся разноголосая возбужденная толпа ребят, удивляя людей и пугая лошадей, повалила переселять «восточных» обратно…

Весною, когда начал таять снег, ребятам выдали по четыре аршина мануфактуры.

Многие побежали домой поделиться своей радостью с родителями. Никита весь вечер таскал сверток под мышкой, а ночью положил его под голову. Утром взял с собой в школу, запихал его в парту и во время урока украдкой поглаживал. На следующую ночь он снова положил свой клад под голову и, проснувшись, сразу ухватился за него.

Однако таскаться целый день со свертком было неудобно, и Никита засунул его между какими-то старыми вещами и посудой на полку в пустом чулане. Пока ребята мылись, пока делили хлеб и пили чай, он несколько раз заглядывал в чулан. Из-под хлама виднелся краешек черного ситца, будто подмигивая ему своими белыми полосками.