Николай Мординов - Весенняя пора

— Эй, погоди! Правда, что… — Стрекозьи глаза Павла были возбуждены любопытством и смотрели на Никиту нагло-испытующе и вместе с тем злорадно.

— А ты обрадовался? — прошипел Никита, подойдя вплотную к Павлу и уставившись в его стрекозьи глаза.

— Что? Кто? Вы слышите? — завертелся Павел. — Я жаловаться буду!

— Вижу, что доволен! У, гад! — Никита цепкими руками схватил оторопевшего Павла за грудь и стал трясти его изо всех сил. — Обрадовался!..

В это время вышел Силин.

— Силин, видишь, бьет!.. Я в суд подам!..

— Подай! Судись! Вы, бандиты, все рады нашему горю! — задыхался Никита. — Всех бы вас…

Остановившийся на минуту Силин только причмокнул губами и прошел дальше. А Никита оттолкнул Павла к стене и убежал к себе, обогнав все еще чмокающего и качающего головой Силина.

— Никита! Говорят, Ленин… — начал было Алексей жалобным голосом.

— Молчи!.. — сказал Никита. — Молчи, слышишь…

Он повалился на койку, обернул голову полушубком и беззвучно заплакал.

Все самое сокровенное и самое светлое в его жизни было связано с Лениным. Бесстрашно кидались в атаку красные воины, потому что имя его несли на своих знаменах, потому что образ его несли в своих сердцах. С именем Ленина на устах бесстрашно погибли русский Кукушкин, якуты Трынкин и Мончуков, украинец Тарапата. «Ленин!» — с восторгом кричали люди, проникаясь радостной решимостью на митингах. «Ленин!» — шептал человек, попав в самое тяжкое, казалось бы, безвыходное положение: замерзая в суровой тайге, умирая от жажды и голода, придавленный тяжелым горем или людской несправедливостью, И от одного этого слова появлялись сила в мускулах, ясность в голове и отвага в груди.

Теперь всего этого не будет… Навсегда померкло солнце, дающее свет и тепло простым, честным людям…

Потом пришло сомнение: а может, неправда все это, может, произошла ошибка или какой-нибудь недобитый бандит нарочно пустил этот слух — они ведь на такие дела всегда были горазды. С трудом, но все же можно поверить сообщению, что красные войска отступили по всему фронту, что землетрясение разрушило большой город, что вышедшая из берегов река затопила целую область. Все это могло быть на свете, но все это было поправимо. Снова красные войска перейдут в наступление и отбросят врагов прочь за пределы нашей земли, заново отстроится и станет еще краше разрушенный город, спадет наводнение, и люди обуздают реку, чтобы она больше не бушевала. Но такое несчастье…

Никита знал, что подлые враги несколько раз покушались на Ленина и даже тяжело ранили его. Но тогда Ленин выздоровел, — он не мог не выздороветь, согретый горячей любовью миллионов советских людей. Говорили, что он болен, утомился. Но все это воспринималось как небольшое облако, заслонившее временно солнечные лучи. А подует свежий ветер, развеет легкое облако — и опять засияет над миром солнце. Отдохнет, вылечится Ленин и вернется к работе, к великим заботам мудрого отца огромной семьи.

— Неправда! Это все враги выдумали! — Никита вскочил на ноги. — Я поеду в улус… — заявил он понуро сидевшему Алексею. — Утром придут ребята, скажи, что уроков не будет.

— Поезжай… Может, и в самом деле неправда это…

Матвеева в исполкоме не оказалось, он поехал по наслегам.

— О наших горестях, как и о наших радостях, говорить с народом мы сами должны, — хмуро сказал Сюбялиров, выслушав Никиту и пощипывая жесткий ус — Да, и о горестях тоже!.. Неужели ты думаешь, что люди уважают нас только потому, что мы говорим им приятное? Мальчик ты еще! — усмехнулся Егор Иванович. — От нас всегда ждут правды, какой бы она ни была суровой. А если мы сейчас позволим говорить врагам, то, конечно, они притворно будут нам сочувствовать: ах, мол, бедные большевики, ах, они теперь на краю гибели! Вот тогда-то и запутаются мысли у людей и силы их оставят. А врагам этого только и надо. Прямо не знаю, что с тобой делать… Преступно ты поступил, что от доклада отказался, плохо, что школу свою бросил. Но хорошо, что, запутавшись, сразу прибежал сюда. И навсегда запомни: не скрываем мы правду от народа! Ведь мы коммунисты. А это значит, дорогой мой Никита, чем труднее нам, тем крепче мы должны стоять за наше общее дело.

Он поднялся осторожно, словно боясь стука, отставил стул.

Встал Никита.

— Вот понимаешь теперь, что мы должны делать? — тихо произнес Сюбялиров, — иди докладывай. Иди, Никита!

И Никита поспешил в наслег. Теперь он стыдился своего малодушия. Как же это он, Никита, посмел отказываться от партийного поручения в такой момент, когда всю страну постигло великое горе!.. Воодушевить народ радостным сообщением легко. А ты сумей добиться того, чтобы люди и в горестях своих не растерялись, чтобы, понесши даже такую утрату, они стали тверже каменных талбинских гор, чтобы еще теснее сплотились вокруг родной партии.

Леса уже отряхивались от снега, пробуждались, приободрялись, и с каждым днем все шире и вольней размахивали деревья своими раскованными ветвями. Только стаял снег на южных склонах холмов и пригорков, как начали появляться первые весенние цветы — подснежники, похожие на беленьких тонконогих цыплят. Повеяло мягким запахом чабреца, бодрящим лесным ароматом. По всему наслегу уже можно было услышать рассказы о первых грачах, о жаворонках и других вестниках якутской резвой весны.

Страстный охотник, Алексей ходил теперь в школу из Глухого, где Егордан прошлой осенью поставил новую летнюю юрту и куда семья недавно переехала из Дулгалаха. При этом Алексей неизменно таскал с собой огромный отцовский дробовик. Ведь первая утка вместе со славой самого счастливого охотника в наслеге могла достаться и ему на пути между школой и домом!

А молодой учитель и Семен стали ночевать под открытым небом на бугорке возле школы, где стоял зарод принадлежащего наслежному совету сена.

Неугомонным весельчаком и проказником рос маленький Семен, подвижный человечек с быстрыми черными глазенками и материнским носом на смуглом круглом лице. Надует этот озорной человечек щеки пузырем, позыркает черными угольками глаз и вдруг, выстрелив губами, разразится таким заразительным смехом, что: и постороннему трудно удержаться. Сидя дома и даже не глядя в окно, он по мычанию безошибочно узнавал всех окрестных коров. Стоило вдалеке заржать какой-нибудь лошади, как он уже определял, кто едет.

Увлеченный горячим рассказом, он мог нечаянно назвать гостя обидным, насмешливым прозвищем и тут же, спохватившись, сломя голову вылететь из дому. А то еще затолкает под рубаху своего петуха и отнесет его на поединок с петухом самой Мавры Семеновой, причем обязательно будет вмешиваться в бой и помогать своему.

Никем не замеченный, он ухитрялся каким-то образом опередить своих старших братьев, тайком от него ушедших на охоту, и, к великому их изумлению, с диким хохотом неожиданно выскакивал из-за кустов уже в версте от дома. И ведь никакие уговоры и угрозы не действовали на него — не уйдет домой, пока не отдашь ему первую дичь, хоть куличка какого-нибудь, обязательно он должен вернуться с добычей.