Михаил Анчаров - Самшитовый лес [litres]

– Что делать? – по привычке спросил Сапожников у Дунаева.

– Жить, – ответил Дунаев.

– Так ведь могут и не дать… – сказала Нюра.

– Кто?

– Ну эти, которые с бомбой.

– Ну-у… – протянул Дунаев, – это все до первой бомбы, которую мы сделаем.

– Значит, все одно воевать?

– Не обязательно, – сказал Дунаев. – Обыватель сразу умный станет и забастует… Никому ничего не скажет, может, еще больше орать начнет для порядку, а каждый сам по себе, поштучно, саботаж устроит… Жить он хочет, обыватель, негодяй этакий, а? – как бы спросил Дунаев.

– Обыватель всегда прогресс тормозил, – сказал Сапожников.

– Вот и сейчас пусть тормозит, ежели прогресс не туда заехал, – сказал Дунаев.

– Может, это тогда не обыватель вовсе?

– Дело не в слове…

– Интересно, – сказала Нюра. – Я тоже замечаю. На вывеске «Воды – соки», а зайдешь – одни ханыги…

– Кто о чем, а вшивый о бане, – сказал Дунаев. Он похлопал Нюру по мягкому плечу и сказал: – Вот тут этой бомбе и конец.

И тогда Сапожников решил жить и вернулся к своим конкретно-дефективным мыслям, и они, цепляясь одна за другую, стали громоздиться в какие-то постройки и частично оседать в «Каламазоо». Потому что в те времена к изобретателю относились почти что как к частному предпринимателю и была популярна идея – сейчас не время изобретателей-одиночек. И эта светлая идея наделала опустошений. И надо было ждать, когда идеи признают производительной силой, а ждать Сапожников не мог, его бы разорвало, и была такая полоса и такая жажда придумывать, что он каждый день высказывал идеи, которые потом назовут «пароход на подводных крыльях, конвертолет и видеозапись». И до сих нор еще в журналах «Техника – молодежи» и «Наука и жизнь» появляются давние, отгоревшие сапожниковские новинки, но уже и многие люди умерли, которым Сапожников мог показать журнал и сказать: «А помните?» – и в доказательство открыть нужную страницу «Каламазоо». А кунсткамеры тогда еще не было, и теперь ее нет.

Все это кончилось разом, когда разрываемый на части этими конкретными мыслями Сапожников однажды опять услышал тихий взрыв и догадался, что всей этой изобретательской свистопляской должна заведовать в мозгу какая-то сигнальная система, не похожая на известные, которые открыл академик Павлов, – на первую, которая для ощущений, и на вторую, которая заведует речью человеческой. Потому что ведь откуда-то же приходило к Сапожникову неожиданное конкретное ви`дение предметов, которых еще не было в природе или их еще не изобрели, и, стало быть, это какая-то третья система. Третья сигнальная система – назвал ее для себя Сапожников и записал в «Каламазоо», что она заведует вдохновением.

И это теперь становится известно, что открытия совершаются на эвристическом уровне, а не логическим путем, и даже есть такая наука эвристика, от слова «эврика», которое крикнул Архимед, когда мокрый выскочил из ванны, где он догадался о своем великом законе насчет тела и вытесняемой им жидкости. А в те времена такой науки не было, и слово «вдохновение» отзывалось мистикой, и лучше было бы его не употреблять в разговоре.

И Сапожников понял, что его начинает заносить в биологию. Это было в сорок восьмом году, и Сапожников ошибочно постудил не в тот институт, а кибернетика считалась адским порождением, придуманным для соблазна честных членов ученого профсоюза.

– Торопливость и бешенство – это у тебя от отца, – сказала мама. – Раньше, до войны, ты был другим… ты был гармоничным. Торопишься все. Я понимаю, конечно, – жажда жить. Хочешь все наверстать побыстрей.

– Это понятно, – ответил Сапожников. – Кто-то сказал – если бы Адам вернулся с войны, он бы в раю сорвал все яблоки еще зелеными.

– Впрочем, бабушка рассказывала, что и отец твой до Гражданской войны был другим… А при мне это был хотя и сентиментальный, но добрый человек, – сказала мама. – Это сочетание встречается редко, но все же встречается… Доброта предполагает терпение, а сентиментальность требует, чтоб сейчас, сразу же пришло добро, а зло было наказано. А это невозможно. И потому вы очень быстро разочаровываетесь и впадаете в священную ярость… Потому что доброта – это сила, а не слабость, и она самая трудная вещь на свете.

Вот как говорила мама. Сапожников только глаза таращил. Все в точку.

– Машины должны работать быстро, чтоб человек мог жить медленно, – сказал Дунаев. – Тогда ему в голову такое придет, что он любую машину перекроет и отменит.

Опять в точку. Потому что Сапожников чувствовал – да, да, так, именно так. Сапожников рядом с ними ощущал себя полным идиотом.

Мама в то время уже не вставала с постели, а Дунаев не вставал со стула возле ее постели, кроме тех случаев, когда его подменяла Нюра или Сапожников.

– Ма, а как отличить сентиментальность от доброты? – спросил Сапожников.

– Сентиментальность – это чувство, оно приходит и уходит… а доброта – это позиция, – ответила мама. – Пушкин такой был.

Да, это так. С матерью и Дунаевым Сапожникову неслыханно повезло.

– Мама, откуда ты все знаешь? – спросил Сапожников.

– Если бы я знала все, я бы не была одна, – ответила мама.

Сапожников приехал в Киев, потому что он придумал вечный двигатель.

Ну конечно же колесо! Полый диск с хитростью.

Если внутрь запустить пары аммиака и начать вращать диск, то от центробежной силы аммиак начнет сжиматься. И если края диска охладить, то аммиак станет жидким. И если теперь приоткрыть косую щель на краю диска, то аммиак выплеснется реактивной струей. Потому что, становясь паром, начнет вращать диск. А если пар этот собрать и снова охладить, то можно снова запускать его в диск, и диск будет вращаться. И никакой вони, никаких газов выхлопных и никакой траты горючего, потому что ничего не горит. Замкнутый цикл. Собирать, охлаждать, сжимать центробегом, выпускать в камеру – и все сначала. Откуда берется энергия? От малой разницы температур между воздухом и водой, или для автономного двигателя использовать холодильную трубку. Ну, это отдельная проблема, не Сапожников ее выдумал. Кому интересно, могут посмотреть в справочнике.

Это принцип. А конструкции могут быть разные. Сложность в многочисленности точек разогрева и охлаждения, которые никак не удавалось скоординировать в расчетах. Где греть? Где охлаждать? Как отделить одно от другого? И это запутывало конструкцию и термодинамические расчеты.

Проще было изготовить, искать в материале, на модели. Но для этого нужны были база и деньги. И пугало, казалось чересчур просто и чересчур похоже на вечный двигатель. Хотя источник энергии был. Только не верили в его доступность и силу.