Михаил Анчаров - Самшитовый лес [litres]

А болтунам и их патриарху Ноздреву я заткну глотки. Я свирепею редко. Но лучше меня не трогать.

– Какая вам требуется помощь?

Он задумался.

– …Ласка, – сказал он.

– Что?

– Я хорошо работаю, – сказал он, – когда меня любят.

– …Сода-солнце… – сказал я, не удержался.

Он вскинул на меня ресницы узко поставленных глаз.

– …Я вас сразу узнал, – сказал он тихо. – Потому и вышел к костру. Там. На Херсонщине…

Я вцепился рукой в подлокотник кресла.

– У меня была старая работа о Леонардо, – сказал он. – Когда я вас увидел у костра, я подумал: а почему бы мне не стать археологом?

– Дьявольщина… – сказал я. – Или цирк.

И проглотил комок.

Он тычком задавил сигарету.

– Не надо, – сказал он.

Он потрепал меня по руке и вышел.

В окно кабинета било солнце. Я выпил прохладной водички из графина.

Сода-солнце…

И вот теперь я подписал ему обходной листок, и он увольнялся из института. Я его теряю. На этот раз навсегда.

Я пошел к директору.

– Нет-нет, не просите, Владимир Андреевич, – сказал он, – хватит с меня этого наваждения.

– Но ведь экспедиция все равно состоится.

– Без него, – сказал директор.

– Разве он мало сделал?

– Сделал достаточно, – сказал директор. – Вполне. Вокруг нашего института стоит несусветный галдеж. Сенсация. Попы закопошились. Недоставало еще, чтобы мы добывали доводы в пользу религии.

– Как раз наоборот. Если будет доказано существование некоего реального существа, то это конец важнейшей половины любой из религий. Какой же это дьявол – с анатомией, с телесностью, с обменом веществ? А какая же религия без дьявола?

– Ну, хорошо, а зачем ему понадобился этот словутный певец Митуса, так называемый автор «Слова о полку Игореве»? Ведь он на нас обрушил всех профессоров-славистов. Они ведь слышать не могут о Митусе. И ради чего? Ради озорства. Разве он доказал авторство Митусы?

Авторство он действительно не доказал, но кое-какие доводы разбил. Они говорили, что слово «словутый» обычное слово – славный, прославленный. А он доказал, что все имена, которые кончаются на «слав»: Изяслав, Брячислав, Ярослав, Мстислав и прочие, – все специфически княжеские. Некняжеские имена – все Добрыни и Путяты. И выходит, что «словутый» – это уже не просто прославленный, а скорее – царственный. А какая разница – славный или царственный? Дело в том, что Митусу вообще за поэта не считают. Утверждают, что даже слово «Митуса» – это не имя, а отглагольное существительное от глагола «митусить» – то есть петь, приплясывать – и вовсе не имя, а прозвище шута. А слово «царственный» не очень-то годится для шута. Что же касается слова «Митуса», то он перерыл все источники и нигде не обнаружил второй раз этого слова, этого «отглагольного существительного», хотя глагол «митусить» встречается довольно часто. Ну а кроме того, он обнаружил, что у вернувшихся из Канады лемков, карпатских славян, имя Митуса есть и сейчас. Это уменьшительное – Митуся, Митька, Дмитрий. И в довершение всего он нашел родословную дворян Митусовых, изданную в четырнадцатом году, а они ведут свой род от словутного певца Митусы.

– Сенсация, озорство, – сказал директор. – Несерьезно. Вносит в науку нездоровый ажиотаж. Разбрасывается. Как у каждого дилетанта, одни сенсационные идеи. А ведь хватка у него есть. Мог бы быть ученым.

– Он мог бы быть кем угодно. Он человек, – сказал я. – И, как человек, он обиделся за великого поэта, которого специалисты объявили шутом. И как человек, он доказывает, что человек может стать кем угодно. Он человек, Сергей Александрович, а мы с вами специалисты.

Зря я это сказал. Для Сергея Александровича слово «специалист» – великое слово. Прутковских шуточек на этот счет он не принимает.

– И кроме того, ведь все это побочные результаты его основной работы, – сказал я. – Он ищет местоположение злого духа, или как его там величать.

– Слушайте! О чем мы с вами говорим! Подумайте… Я как во сне, честное слово. Ведь сейчас двадцатый век! Я членские взносы плачу в профсоюз! По телевизору старомодный танец липси разучиваю! Ведь над нами смеются… Вы представляете себе сообщение: в Институте археологии при Академии наук ведутся работы по отысканию дьявола!.. Опомнитесь!

– Ну, как хотите, – сказал я. – Если так посмотреть, это действительно выглядит нелепо.

«Слава богу, еще не вспомнил эту историю с женщиной», – подумал я. И понял – не мог он об этом вспомнить. Потому что тогда целые сутки наш директор – ученый, специалист, пожилой человек – был мальчиком.

И вот мы едем в экспедицию без него. Я еду со спутанными чувствами. Все странно в этой странной поездке. И то, что я еду без него и на этот раз мы, видимо, расстаемся навсегда, и то, что мы едем проверять данные человека, которого мы уволили, и то, что мы едем в Тургай.

Я никогда не думал, что Тургай опять может появиться в моей жизни и опять будет играть такую большую роль. Как будто мне двадцать лет, и живы мои родители и близкие, и я новичок в науке, и как будто с той поры не прошло полвека.

Это было летом 1912 года. В Тургайской степи в то время работало несколько отрядов Отдела земельных улучшений. Эти отряды имели задачей выяснение гидрологических условий в целях обводнения будущих переселенческих участков. Один из этих отрядов, работавших под начальством горного инженера Мокеева, подобрал на реке Кара-Тургай несколько очень крупных зубов, большой позвонок и такую же копытную фалангу. И в то же лето участник другого отряда студент Горного института Горбунов несколько западнее Кара-Тургая, на реке Джиланчик, нашел богатые костями слои, в которых набрал довольно значительное количество останков древних оленей и тигров. Все они были доставлены в геологический музей Академии наук, который в ближайшее же лето 1913 года командировал того же Горбунова для дальнейших розысков и раскопок в обоих местах. Студент Горного института Горбунов – это я. Моей тайной мечтой было найти кости мамонта. Эта поездка сыграла поворотную роль в моей жизни и принесла мне абсолютно неожиданный успех.

Тургайская область занимала часть киргизских степей, населенных кочевыми киргизами. Это была волнистая равнина с разбросанными по ней солеными и пресными озерами, заросшими камышом. Я снарядил караван, нанял киргизов, чтобы вести раскопки, и отправился в путь. И вот по дороге они сообщили мне, что в другом месте, на берегу Соленого озера, есть скопления костей гораздо более крупных, чем на Джиланчике. Они это место называли Битвой гигантов.

Не надо большого воображения, чтобы представить себе, что я почувствовал, когда услышал о битве гигантов. Это была та смесь испепеляющего азарта и почти суеверного отчаяния при мысли, что рассказ может не подтвердиться, которая открывает человеку глаза на свои истинные желания, на самого себя, на свое призвание, которую мы зовем прозрением. Забыты были и Горный институт, и распоряжение начальства, и само начальство.