Федор Панфёров - Борьба за мир [2-я редакция]

Шофер перевел «виллис» на обочину дамбы, чтобы не мешать встречным, и задремал, опустив уставшие руки. Николай Кораблев и Галушко выбрались из машины. Галушко еще раз погоревал, что опаздывает к обеду, а Николай Кораблев прошелся, разминая ноги, и посмотрел на ту сторону реки. Там, на возвышенном берегу, хатками разбросалось село. Слева виднеется вся исковыренная пулями и осколками, будто в рябинках, церковь. Ниже, у подножия церкви, сидят два паренька и удят рыбу. Неподалеку от них саперы наводят мост второй линии.

Николай Кораблев смотрит на все это… и ничего не видит.

Он медленно, как бы отсчитывая шаги, ходит по обочине дамбы и шепчет:

— Я все ближе и ближе к тебе, Танюша, — и чувствует, что на душе у него такая радость, словно он и в самом деле как только переправится на ту сторону, так и увидит ее, Татьяну. — Но ведь это опять все тот же обман! — старается он разуверить себя, вполне понимая, что им овладевает навязчивая мысль. — Ведь это бред, — шепчет он и, однако, слышит свое сердце: оно бьется энергичными, жизнерадостными толчками, а все тело наливается силой, ожидающей и тоскующей…

И вот он уже рядом с Татьяной. Нет, не Николай Кораблев, а мужчина… даже мужик, несущий в себе всю мощь своих предков. Он подхватывает Татьяну на руки и уносит. Куда? Да прочь от этих хаток, этих улиц, этих садов и огородов. Он уносит ее в лес и кладет на сочную траву. Затем опускается перед ней на колени. Золотистые волосы падают ей на лицо, а из-под них на него смотрят ее глаза — зовущие, тоскующие.

Ах-ры-ы-ры-ы! — скрипуче, с ревом разорвалось что-то.

Николай Кораблев дрогнул и не сразу очнулся. Сначала он посмотрел на Галушко, потом — вправо, на луговинную долину, откуда донесся взрыв. Там, среди зелени трав, что-то дымилось, будто далекий, потухающий костер. Галушко тоже посмотрел туда, затем недоуменно пожал плечами и неуверенно произнес:

— Видимо, старые мины рвутся.

Но вот что-то взорвалось в другом месте. Потом еще и еще, все приближаясь к дамбе. Затем взорвалось в реке, выбрасывая огромный столб брызг. Саперы кинулись врассыпную, прячась в канавках, блиндажах.

— Бьют из миномета по переправе, — наконец, определил Галушко и пояснил, показывая на темнеющий лес за луговинной долиной: — Тама-тки засели немцы. Тут ведь рядом, километров пять, и передовая. Эх! — вскрикнул он, увидав, как мина разорвалась совсем недалеко от дамбы.

Николай Кораблев, бледнея, проговорил, показывая на канаву:

— Нам туда надо. Зачем зря умирать? — и, вспомнив бойца Петю, добавил: — Я видел, как один вот так зазря попал под удар.

Галушко широко улыбнулся.

— Да ведь она и там может застукать — мина. Вы уж лучше седайте в машину.

И снова взрывы, гул, взлеты земли, щебня, воды. На середине моста, как нарочно, остановился грузовик, задержав длинную шевелящуюся змею машин. Шоферы повыскакивали из кабин, кинулись к грузовику и на руках вытолкнули его на обочину дамбы… Поток машин снова рванулся вперед. Но вот одна из мин разорвалась в реке, рядом с мостом.

— Пристрелялся. Сейчас будет бить в нас, — проговорил Галушко.

И, как бы в подтверждение его слов, мины начали рваться по прямой линии, все приближаясь и приближаясь к цели. Но поток машин уже оборвался. Прогрохотал последний грузовик, и на мосту засверкали новые выстроганные настилы.

Галушко сел рядом с шофером.

«Да неужели они сейчас поедут прямо под удар?» — подумал Николай Кораблев и хотел было об этом сказать Галушко, но «виллис» подпрыгнул и стремительно ринулся на мост.

Гул. Грохот. В эту же секунду огромный поток воды окатил с ног до головы Николая Кораблева, и он, задыхаясь, мысленно прокричал: «Таня! Танюша! Пусть твоя любовь спасет меня!» Новый поток воды кинул его в угол, прижал, навалившись на него всей своей тяжестью. «Вот мы и в реке… вот мы и в реке, значит, конец… конец», — мелькало у него, и он подпрыгнул, как бы выныривая со дна реки. Подпрыгнул, ударился головой о железную перекладину и снова упал ка сиденье, уже захлебываясь. Напряжением всей силы воли опять поднялся, раскрыл глаза и увидел, как с переднего стекла стекает вода. Впереди показался черный бугорок, потом дорога, выстланная камнем… улица… хата… И вдруг захохотал Галушко.

— Вот оно как!.. На мизинец от смерти были, — и, глянув на Николая Кораблева, снова захохотал. — А шляпа-то! Шляпа! Ух! Совсем повисла!

Николай Кораблев снял шляпу, встряхнул ее и тоже нервно засмеялся. Оборвал смех и осмотрелся. До чего же знакомая улица, бугорок, хата! Да ведь он тут был… совсем недавно. Был, был! Вот здесь он встретил Татьяну, подхватил ее на руки и унес вон туда в лес… И вдруг что-то с такой болью надломилось у него внутри, что он застонал и повалился на траву у плетня, сознавая только одно, что больше никогда не увидит Татьяну.

Галушко кинулся к нему, расстегнул ворот рубахи, потер виски и перепуганно проговорил:

— Ошарашило малость человека. — Ничего, — истолковывая все по-своему, сказал он весьма спокойному шоферу. — Отойдет. Это же не пуля и не осколок, а просто страх. Отойдет. Давай раздевайся и просушивайся: нельзя такими являться перед генералом.

— Вот туточки, — хотя и по-украински мягко, но как-то между прочим, произнес Галушко, помогая Николаю Кораблеву выбраться из машины, а когда тот выбрался, еще сказал: — Со всяким такое бывает.

Николай Кораблев ничего не ответил, чувствуя только одно, что на душе у него все та же тупая боль.

«Да что же со мной было там, на берегу? — думал он. — Ее не увижу? Но ведь я ближе к ней. Теперь я до нее могу пешком добраться… если бы не линия фронта. И как это я ее не увижу? Вот чепуха какая!» Он посмотрел на Галушко и заметил, что тот чем-то очень встревожен. Поняв, что Галушко встревожен из-за него, он мягко проговорил:

— Простите меня, пожалуйста. Вы такой гостеприимный, заботливый, а я, видите, какую штуку отколол. Я, знаете ли, недавно из больницы. Вот, — сняв шляпу, он показал на седой клок волос. — Ударил меня кто-то… молотком.

— А-а-а… — встревоженно протянул Галушко и, поправляя, дергая за полы пиджак на Николае Кораблеве, кивнул на хату. — Идите.

Хата стояла боком к улице и окнами во двор. Вместо ворот березовые жердочки. За сараем через открытую калитку видно сельцо, раскинувшееся на пригорке. Внизу пруд. На пруду домашние гуси и утки.

— Как местечко-то называется? — спросил Николай Кораблев, идя во двор.

— Грачевка, — почему-то уже совсем невнятно ответил Галушко, и сам стал каким-то квелым: плечи у него опустились, в походке появилось что-то ленивое. — Знаете што-о? — нажал он на последнее слово. — Я туда не пойду, в хату. Вы уж беседой своей меня выручайте.