Александр Андреев - Грачи прилетели. Рассудите нас, люди

Ладно, иду… Прочитали там записку и направили во двор к одноглазому старику. Тот обошел вокруг меня, точно я столб какой. Очень хорошо, говорит, что ты в полной воинской форме. «Лошадь запрягать умеешь?» — спрашивает. Лошадь, вернее — старая кляча, тоже кривая оказалась, с бельмом. Запряг я ее в фургон. Старик сует мне в руки сачок на длинном шесте и говорит: «Поезжай на базар, лови собак для мыловарни. Тебя собаки не будут бояться, ты в форме…»

Мать честная! Вот так должность! Однако деваться некуда. Взял я сачок, влез на фургон, поехал на своей кляче на базар за собаками. Они, собаки, и вправду видно, уважение имеют к военным: не боятся, подпускают к себе. А я их цап сачком — и в фургон. Восемь штук зауздал. Одна попалась жирная, на коротеньких ножках, как свинка, породистая, с медалями. Пихнул и ее в ящик. А тут, как на грех, объявилась хозяйка, такая же жирная, тоже на коротеньких ножках. Как она заголосит на весь базар: отдай! Народ сбежался, милиционер засвистел, женщина с кулаками на меня: живодер, кричит, шкурник, разбойник! Я скорее поворачиваю клячу — и домой. Женщина не отстает, честит на всю улицу почем зря! Ну, отдал я ей собачку… за полсотню…

А в это время огромный рыжий кобель вырвался из ящика — и на меня! Зарычал, как волк, шерсть на хребте дыбом, глаза кровавые, клыки наружу… Ну, думаю, конец моей жизни, разорвет зверь — и ходу! Кобель нагнал меня, схватил всеми клыками за ефрейторское галифе и содрал. Напрочь! Едва отбился…

Однако за первый улов мне премия. Поселили меня с одноглазым в сторожке… В субботу принарядился, одеколоном опрыскался и подался в клуб на танцы.

В зале духовой оркестр гремит, девушек много. Подойти-то к ним уж я умею… Пристукнул каблуками по-ефрейторски: битте, фройлен!.. Приглашаю одну — отказалась. Устала, говорит, хотя танцы только начались… Пристукнул каблуками перед второй — та с другим пошла. И третья уклонилась… Что такое? Никогда со мной такого конфуза не бывало!

Ну, согласилась одна, не из первых красавиц, конечно… Я ее спрашиваю: что, мол, у вас девушки стеснительные такие или танцевать не любят? Она засмеялась: «Нет, — говорит, — девушки танцевать любят, но с вами не хотят, от вас, — говорит, — за версту псиной несет: все знают, что вы на базаре собак ловите…»

Как она мне это сказала, словно кипятком окатила: стою я посреди зала и ничего не вижу, свет затмило. Возненавидел я себя! Неужели, думаю, собак гонять лучше, чем хлеб сеять? И вот приехал домой…

Аребин усмехнулся, выслушав Мотину исповедь.

— Выходит, Матвей, собаки загнали тебя домой?

Мотя радостно хохотнул, обнажая два ряда плотных и желтоватых, словно кукурузные зерна, зубов.

— Выходит, они, Владимир Николаевич, чтоб им пропасть, чертям клыкастым! Я и вправду, наверно, псиным духом пропитался насквозь: все собаки с подозрением обнюхивают меня. А вот эта не отстает ни на шаг.

Впереди лошади трусила собачонка странной породы: коротенькая, с большой косматой мордой.

— Гибридный песик, должно, дворняга была обласкана псом благородных кровей…

Ольга грустно улыбнулась: забавный, простодушный парень, много, наверно, таких в этом углу…

С венца сквозь густую, сочащуюся влагой мглу расплывчато проступало большое село; оно, как бы отяжелев, продавило под собой землю и погрузилось в глубокую лощину, заслонившись со всех сторон голыми пологими возвышенностями. Лошадь, почуяв близость конюшни, шумно фыркнула, но шагу не прибавила, хотя дорога спадала под уклон, а только расслабленнее качалась в оглоблях, когда телегу швыряло на выбоинах.

— Но-но, шевелись! — прикрикнул Мотя на лошаденку и ободряюще улыбнулся Ольге. — Еще одна преграда, Козий овраг, и конец! Тридцать верст отмахали! После такой дорожки горячая печь — рай.

Ольга с горечью думала, глядя на село: «Вот оно, наше пристанище…» Ей казалось, что там холодно, как в колодце, там навечно осел туман, в котором можно задохнуться, и все скользкое и липкое от сырости… По спине побежали ознобные мурашки… Нет, жить тут она не сможет.

Уже сползли и плотно сомкнулись в Козьем овраге сумеречные тени; на дне еще лежал снег, под ним шипела и булькала полая вода. Лошадь всхрапнула и приостановилась, почуяв опасность.

Мотя, посуровев, выдернул из передка телеги кнут.

— Это место надо брать штурмом. Вы, Владимир Николаевич, хватайтесь за тяж и в случае чего приналягте что есть духу, а то засядем… — Хлестнув лошадь кнутом, он вдруг заорал на весь овраг: — Ну, ну, милая, пошел, пошел, пошел!!

Лошадь с неожиданной прытью рванулась вперед, увязла в снегу по самое брюхо, выпрыгнула; Аребин едва успел крикнуть жене: «Держи сына!» Телега рухнула вниз, с маху проскочила глубь, передок вздыбился, а задние колеса завязли в снегу и грязи. У кобылки не хватило мочи выдернуть их. Она остановилась вздрагивая; мокрые бока вздымались и опускались, как мехи, от них валил пар.

— Ну что? — спросил Аребин.

— Вот черт, засосало! Ничего, выберемся, здесь ночевать не останемся…

Обнимая сына, Ольга со страхом посмотрела на мужа.

Именно в этот момент Аребин услышал вновь тот строгий, почти беспощадный вопрос: «Сможете ли вы, товарищ Аребин, посланец партии, столицы, за два-три года вывести колхоз на уровень передовых? Вам достанется хозяйство далеко не на высоте… Подумайте и скажите. А мы в зависимости от вашего ответа примем решение…»

В наступившей тишине Аребин услышал учащенные удары своего сердца. До отчаяния, до глухой тоски не хотелось ехать в колхоз. Но признаться в малодушии невозможно, постыдно. И мысли метались, отыскивая опору: «Два года — срок небольшой. Попробую…»

— Думаю… — глухо проговорил он и осекся: захотелось передохнуть. — Думаю, смогу…

Так решилась судьба.

Два часа назад Мотя Тужеркин остановил подводу у райкома.

Немолодая женщина осторожно пробиралась по тропке, держась близко к изгороди: боялась замарать новенькие резиновые боты.

— Привет, Варвара Семеновна! — крикнул Тужеркин.

Выбравшись на сухой «пятачок», женщина подняла синие удивленные глаза.

— Товарищ Аребин! Прибыли? — Она мельком взглянула на подводу. — Вы, оказывается, не один. О, и с маленьким! — Поспешно подступила к телеге. — Здравствуйте. Продрогли? — С укором покачала головой. — Зачем вы их привезли? Устроились бы сперва сами, а потом семью переправили…

Аребин рассмеялся так, словно сняться с места и прикатить сюда ему ничего не стоило.

— Птицы по весне как прилетают? Разве в одиночку? Вот и мы всей стаей.

Варвара Семеновна встретилась с глазами Ольги.

— В гостинице пожить придется первое время…

Аребин решительно перебил ее:

— Направляйте сразу на место.

— Тоже резонно, — согласилась Варвара Семеновна. — Пройдемте ненадолго ко мне.