Александр Андреев - Грачи прилетели. Рассудите нас, люди

— Зачем послали ко мне березовских? — Маня взглянула на Алгашову с упреком и обидой. — Теперь Шура Осокина вызовет, выговаривать начнет: скажет, не смогла организовать прополку… А как такую бабу организуешь! Разве что Тужеркин ее организует…

Неподалеку от пруда на крылечке избы сидела старуха с маленьким на коленях. Она подозвала Наталью и Маню.

— Пробрали бы вы ее хорошенько, толстобокую, — заговорила она ворчливо и кивнула на Дуняву: мать с дочерью жили не в ладах. — Ишь повадку взяла: чуть что, и с поля долой! Такая много домой не принесет, на другое надеется… А все Коптильников подбивает…

— Коптильников? — вырвалось у Натальи.

— Он. Вы, говорит, бабочки, зря стараетесь. Кукуруза эта — пустая трата сил, говорит. Когда, говорит, я был хозяином, я о вас заботился. А чужому человеку какой до вас интерес? Он, говорит, рад выслужиться перед начальством. А выслужится — поминай, как звали… Эти дуры-бабы уши и развесили.

Дунява прошла в избу, неся на коромысле сырое белье, опять улыбающаяся, на щеках переливались ямки, словно солнечные зайчики на стене.

— Жалуется, что ли? — небрежно, с добродушной усмешкой спросила она. — Вы только начните ее слушать, она вам наврет через край. — И боком, чтобы не задеть коромыслом за косяки, прошла в сени.

Наталья и Маня Фетисова побывали еще в четырех домах, встречались с женщинами. Эти не высказывались грубо и откровенно, как Дунява Гагонова, а, извиняясь, отводя взгляд, ссылались на то, что по дому хлопот полон рот; да ведь и то знаем, что вся наша работа впустую пойдет: не уродится кукуруза, как и в прошлом годе, не получим ничего, климат наш для нее неподходящий… Местность свою мы знаем доподлинно.

— Ну Коптильников, ну и волчище! — Ноздри Натальи задрожали от сдерживаемой ярости.

Маня Фетисова, взглянув на нее, забеспокоилась:

— Так он может и уборку сорвать.

— Уборку? — Глаза Натальи мстительно сузились. — Ты наговоришь! На то, чтоб уборку сорвать, силенок не хватит, хребет надломит. Плохо, что у него сторонников много и здесь, в Березках, и в Соловцове. Все, кому дисциплина против шерсти, за него. Кокуздова с Омутным забрали, этот остался. Ну, погоди!..

Попутная машина довезла их до села, подкатила к самому крыльцу дома Коптильникова. Наталья застала хозяина на огороде, он устраивал дочкам качели. Это безвинное занятие придавало ему по-домашнему добрый, простецкий вид. Девочки ждали, когда отец привяжет к перекладине вторую веревку.

— Наталья Ивановна! — Коптильников от волнения выронил из рук веревку. — Вот не ожидал!.. — Он легко спрыгнул на землю, усмехнулся смущенно. — Совсем недавно я на этом турнике упражнялся для бодрости, по сорок раз на руках подтягивался, а теперь вот для качелей ребятишкам пригодился… Прошу в дом, взгляните, как живу… — Он хотел взять Наталью под руку, но она, уклонившись, прошла в избу. — Когда председателем был, вы так и не выкроили время навестить нас… Спасибо, что хоть сейчас пришли. Живу отчужденно, одиноко, словно пенсионер…

Мебель в избе была прикрыта газетами и придавала комнате нежилой вид.

— Пыль садится, — объяснил Коптильников, — и мух на блестящее тянет. Не успеваю вытирать. И все сам, никому не доверяю, царапин наделают. В горке хрусталю и фарфору положено быть. Но не имеем. Так я книги ставлю — выписываю. Вот, например, Жюль Верн. В детстве бы надо его читать. Не пришлось. Так теперь изучаю. Уведет он тебя в такую даль — возвращаться на нашу грешную землю неохота. И в Индии побывал, и в Америке, и в океанах, даже на Луну слетал… — Излишней суетливостью он старался скрыть свое смятение, все время напряженно улыбался, а голубые глаза оставались серьезными, в них стоял вопрос: зачем она вздумала приехать? — Садитесь, Наталья Ивановна. — Он сбросил газету со стула и подвинул его Наталье. — Хотите чаю? Сейчас самовар поставлю…

— Спасибо, — произнесла она скупо, все время наблюдая за Коптильниковым. — Я пришла спросить: зачем вы мешаете нам работать, а людям жить? Чего вы добиваетесь?

Коптильников насторожился.

— Что случилось, Наталья Ивановна?

— Вы отлично знаете сами. — Наталья нетерпеливо пошевелила пальцами правой руки, будто сжимала рукоятку плети. — К прежнему, к вашему, возврата не будет. Никогда.

Из-за ситцевой занавески выглянула обеспокоенная жена. Коптильников дернул плечом, она испуганно укрылась.

— Объясните толком, что произошло. — Отечности под глазами Коптильникова багровели, набухая.

— Зачем вы подбили женщин бросить прополку?

— Я их не подбивал.

— Врете!

— Наталья Ивановна, выражайтесь полегче. Не забывайте, что вы у меня в доме. Березовским женщинам только слово кинь, они сейчас же, как стая ворон, разлетятся…

— Зачем же вы кидаете эти слова? Неужели не понимаете, что это для вас, мужчин, непристойно, гнусно! Вы ищете лазейки, чтобы ославить Аребина, помешать ему. Не выйдет! Здоровый человек — вместо того чтобы мух с мебели сгонять, шли бы в колхоз!

— В колхоз? — спросил Коптильников со злой насмешкой. — Сперва вытурили из колхоза, а теперь зовете в колхоз! Это на какую же должность приглашаете, не бригадиром ли?

— Много чести! Вы сначала поваляйтесь у колхозников в ногах, прощенья попросите за тот вред, какой вы им причинили! Вы должны потом и кровью заслужить честное звание рядового колхозника…

Коптильников шагнул к Наталье, правая щека его дернулась, он придавил ее кулаком.

— Рядового? — спросил он, весь наполняясь гневом. — Не дождетесь! Сами у меня в ногах поваляетесь! А ты дьявол! Не женщина ты! Показать тебе на порог, что ли? — крикнул он.

Пальцы Натальи сжались в кулак. Она взглянула в потемневшие от ненависти глаза Коптильникова.

— Пощадила вас, детей ваших пожалела. — Она шагнула к двери, повернулась и бросила напоследок: — В другой раз не пощадим. Мы вас обезвредим. Поняли? А завтра вы пойдете в Березки и заставите женщин вернуться на кукурузу. Не сделаете добровольно, я привезу вас туда с милицией и заставлю во всем им признаться.

Уходя, Наталья услышала, как в комнате что-то грохнуло и зазвенело, затем раздался испуганный женский вскрик — должно быть, Коптильников в приступе бешенства разнес горку или еще что-нибудь.

Над созревающими хлебами, замыкая круг за кругом, одиноко, неприкаянно ходил ястреб.

Перед самой жатвой сквозную небесную чистоту словно разбавили молоком, она замутилась, потускнела. За облаками металось солнце и, отыскав прорехи, швыряло на землю — то в низину, то на бугор, то на огороды — жаркие, ломившие глаза пятна. Ночью ветер лизнул мокрым языком пшеницу на взгорье, оставив длинные глянцевито-темные полосы поникших колосьев.

Наталья нашла Аребина возле Козьего оврага.