Сергей Гуськов - Пути и перепутья

Настал черед удивляться мне. Я оглядел Хаперского заново. Он заметно возмужал. Шея раздалась, окрепла, лицо уже не казалось бледным и вялым. Под девически розовой кожей своевольно перекатывались желваки. Крупный лоб выдавал упрямство. Пальцы на подлокотнике играли нерастраченной силой. Хаперский дал себя рассмотреть, а потом снисходительно улыбнулся:

— Ну? — глаза его, наверно, отгадали мое впечатление. — Знаешь что? А может, мы к генералу не сразу? Или вообще в другой раз? Смотаемся за город, в лесок? А? — В полном восторге от моего безмолвия он снова сжал мою руку. — Хорошо с тобой, чертушка. Легко.

— Мне тоже, — вырвалось у меня.

Я свободней устроился в машине. Мягкая ладонь Аркадия, накрывшая мою руку, стала потной, но я не сдвинул ее с места.

Выскочив за город, машина прокатилась по высокому мосту над рекой и, сбавив скорость, поплыла зеленым коридором — с двух сторон ее плотно обступил лес. Аркадий ожил, перегнулся к шоферу:

— Стоп… Нам, кажись, сюда?

— Дальше, — возразил тот. — След увидим.

Вскоре лимузин свернул в лес, поворчал, переваливаясь с кочки на кочку, и затих на круглой полянке с плоским замшелым камнем посередине. Хаперский, выскочив первым, пнул ногой пустую консервную банку, поддел пожелтелую от солнца газету.

— Это наше, Борис? Прокол! — И он повернулся ко мне. — Я заядлый турист, Вася. Мусора после себя — ни-ни! А в тот раз мы, видно, хороши были с Оборотовым. Это тот, из газеты. Одно дельце с ним обсуждали. Надо поднять…

Прежде чем наклониться, Хаперский взглянул на шофера, и тот, опередив его, в момент собрал мусор и бросил в кусты.

— Теперь — порядок. — Аркадий тронул ладонью пышные светлые волосы. — Что ж, Боря? Стели скатерть-самобранку! Посмотрим, чем угостит!.. — Он обхватил шофера за плечи и, как к фотографу, повернул ко мне лицом: — Хорош парень? А? С Сибири корешки. Он танки на заводе испытывал. Лихач! На танкодром по улицам мчал — все врассыпную. Сидеть бы ему за решеткой: ночью халупу раздавил заодно с какой-то старушенцией. Пришлось выручать. А сейчас женился, при галстуке ходит. Не тужишь, Боря, что сюда перебрался?

Шофер откинул назад кудрявую голову, вздул губы: мол, спрашиваешь! Аркадий весело подтолкнул его к машине.

— Тащи!..

На чистой скатерке мигом появились колбаса, свежие огурцы, помидоры, лимон, консервы, балык — аж слюнки потекли! Но терпению я научился железному. Сверни Борис скатерку обратно, глазом бы не моргнул. А Хаперский переминался с ноги на ногу, вскидывал голову, подмигивал мне, чтобы заметил сибирскую обстоятельность шофера.

Он был даже красив, Аркадий, внушительной мужской красотой. Хорошо сшитый серый костюм сидел на нем как влитой, подчеркивал плотность фигуры, придавал горделивость. Но когда Борис распечатал коньяк, Хаперский и костюма не пожалел — повалился на траву и поманил меня.

— Скорей! Хлопнуть по первой, как с милой поцеловаться. Так, Борис? Ты понимаешь!

Шофер снова выразительно выпятил губы: «Спрашиваешь!» И отошел.

— За грибами? — прищурился ему вслед Аркадий. — Броди, пока не покличем.

Он налил коньяк в два алюминиевых стаканчика.

— Грибник отменный. В Сибири грибов косой коси, а белые не водятся. Он как увидел тут боровик, шляпка с арбуз, аж задрожал. И теперь, как в лес попадает, без гриба не возвращается… — Аркадий поднял стаканчик. — Поехали? Со встречей! Извини, что сюда завез. Душно в городе-то. Так душно, что… — Он провел пальцем под тугим воротничком, ослабил галстук. — Поехали!

Коньяк был высшей пробы. Мягкий огонь клубом скатился в живот, сразу потянуло к еде. Аркадий же только пососал лимонный ломтик и, закрыв глаза, навзничь хлопнулся на траву.

— Ах! Красота!

Он, не стесняясь, глядел, как жадно я сглатывал все, что попадалось под руку, а встретив мой взгляд, рассмеялся:

— Рубай! Таких харчей в нашем городе не найдешь. Только в директорском котлопункте. Меня туда из-за дочки его пускают. Чего ж теряться? Не сосунки.

Я отложил вилку. Стукнуло в голову, что Аркадий завез меня сюда с этой «скатертью-самобранкой» не из-за директора и не от избытка чувств. Но зачем?..

— Странно… — процедил он.

— Что? — Я насторожился.

— Так… — Аркадий отвел глаза. — Вспомнил… Мне Ирка Чечулина призналась однажды, что чуть роман с тобой в школе не закрутила. Помнишь, я тебя к ним привел, а она меня отшила? Так вот, будь ты тогда посмелее…

Теперь и я бы хлопнулся на спину. Но Хаперский сразу сменил тон, лицо его помрачнело.

— Начнут болтать, что я Ирину дружбу с Володькой Елагиным поломал. Не верь!.. Она сама. И даже не она. Ее мать! Олимпиада! У нее ненависть ко всем Елагиным. Из зависти, что ли? По-бабски? Лизоньку любят, на руках готовы носить. А Олимпиаду терпят с трудом да побаиваются. Не знаю… Может, и от чего другого… Олимпиада, в сущности, бездарь. Но характер — силища. Так вот, это она нас с Ириной свела в Сибири. Ничего особого меж нами не было, но свадьба уже назревала. Тогда Олимпиада взяла и сыграла отбой. Ух и стерва! — В светлых и будто прозрачных глазах Аркадия промелькнул перламутровый блеск. — А Ирка-то, фея. А? Как в омут затягивает…

— Где она сейчас? — Меня тяготил его прилипчивый взгляд.

— МГУ окончила. И не какой-нибудь — фи-ло-соф-ский факультет! Вот-вот вернется или уже вернулась. — Хаперский рывком поднялся на корточки. — Хлобыстнем еще?

— Хватит!

— Ты и пить не привык? Образцовый пример постоянства. Впрочем, я тоже не стану. Нынче все равно не напьюсь. Удивительная трезвость. — Он отодвинул бутылку, заткнул ее пробкой. — Борьке отдадим. Пусть пользуется. — И вдруг он резко, без перехода спросил: — Зачем Олег в Москву укатил? Ковригин боится, что в ЦК, жаловаться. А с чего Пролеткин меня дичится, стороной обходит?

— Откуда ж мне знать? Я его не видел.

— Может, в обиде, что я не вмешался, когда Ковригин на него орал? Но я так и не понял, в чем дело, только заглянул на крик и на попятную, не стал им мешать. Дождался Олега в коридоре, дал знак, чтоб ко мне заглянул, а он отвернулся и прочесал мимо. Гордец! Я ведь хотел его предупредить, на что способен Ковригин. Три года под ним сижу, все приемчики знаю… Олег еще раз в цех заявлялся, своих комитетчиков для какой-то проверки наслал, а меня сторонится… Эх! Спеть бы ему, как Кончак князю Игорю: «Не врагом бы мне быть, а союзником верным, другом надежным…» Да поймет ли?

Хаперский все-таки плеснул себе еще коньяку, выпил и, поморщась, продолжил:

— Ведь я о чем?.. Какой сейчас на заводе народ? Будто лес вырубленный. Сплошь зеленый подрост и лишь кое-где дубочки, как мы, а над ними кряжи старые да гнилые — как этот Ковригин! Но попробуй такого кряжа сковырни — дот легче взять! Потому нашему брату и надо друг за друга держаться. — Опять спросил без перехода: — А может, Олег из-за Надьки на меня дуется? Узнал, что я ее в комсорги сосватал?.. Так для ее же пользы! У нас и раньше комсорг на инженерной ставке сидел, а занимался только взносами да баклуши бил. А Надьке хоть учиться стало полегче, сразу до диплома продвинулась.