Мария Прилежаева - Удивительный год

Маленький Толь в 1941 году был давно инженером. С первых дней войны надел шинель, стал солдатом. Какая судьба! Анатолию Ванееву выпало защищать Ленинград. Город Ленина, город отца.

Почти полвека назад его отец вместе с Лениным начинали здесь путь к революции.

Под бомбами и артиллерийским огнём, в виду фашистских танков, под зловещим крылом самолёта с чёрной свастикой, Анатолий Ванеев, ты думал: «Город Ленина, город отца».

Ты вспоминал рассказы матери, как Ленин создавал в Петербурге «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» и твой отец был верным помощником Ленина. Город Ленина, город отца.

Осенью 1941 года Анатолий Ванеев погиб под Ленинградом.

На Пискарёвском кладбище в Ленинграде на каменной стене высечены слова, посвящённые памяти многих тысяч героев. Среди многих тысяч — инженер Анатолий Анатольевич Ванеев.

В сумерках Прошка вёз из омёта солому. Покрикивал, как заправский мужик.

— Ты, шевелись, пошевеливайсь! — похлёстывал безотказную бабки Степаниды кобылу, по прозвищу Зорька.

Докторский сын с деревянным коньком под мышкой бежал мимо кататься с горы.

— Прохор, а папа завтра раным-рано в Шушенское едет. Больного лечить. Урок по немецкому выучил? Ich schreibe, du schreibst Schreiben какого спряжения? А? Э! Что! Товарищ Прохор, вы заслужили по немецкому кол.

Докторский сын начертил пальцем в воздухе угрожающий товарищу Прохору кол и исчез.

Говорите после этого, что случайности не играют в жизни роли! Что касается Прошки, в его жизни счастливые и несчастливые случаи играли прямо-таки поразительную роль. Не догони Прошку на дороге от омёта докторский сын, не скажи безо всякого к тому повода о завтрашней поездке Семёна Михеевича в Шушенское, ничего Прошка не знал бы. Правда, оказии из Ермаковского в Шушенское случались нередко, но ехать в эту дорогу Прошке куда способнее было с доктором, чем с чужим мужиком. Смекалка подсказывала, с доктором вернее отпустят.

Живо, живо управился с соломой, распряг Зорьку, поставил в хлев и пошёл к писарю отпрашиваться завтра в Шушенское. Вечер. На волостном правлении грузно повис ржавый замок, охраняя казённые бумаги и волостную печать. До завтра служба закрыта.

«Домой схожу к писарю, не упускать же такую оказию! Подольщусь „господином“».

Ермаковский ссыльный рабочий Панин, по внешности напоминающий писателя Гаршина, корил Прошку, что слуге царизма на уступку идёт. «Зубы сжать надо. И молчать. А ты — господином».

— Слуге царизма на уступки иду? Чёрта с два! Для своей пользы обдуриваю.

Вот как! Неужели наш доверчивый Прошка, книгочей и немного простофиля, у которого в большущих, чуть подсинённых глазах вечно стоит любопытство и какой-то вопрос, словно постоянно им открывается новое, неужели Прошка научился быть дипломатом?

Научился до некоторой степени. Житейский опыт не совсем прошёл даром. Студент Пётр Белогорский, тюрьма, молодой, безжалостный от старания выполнить службу следователь, мачеха, каменная глыба с подобранными в нитку губами, отец, расплёскивающий под её непреклонным взором чугунок с похлёбкой, испугавшийся пустить на ночёвку школьный товарищ — вот Прошкин житейский опыт, после которого больше не думает он, что люди все одного цвета. Люди — братья, как учил в школе поп, ха-ха! Не-ет, теперь Прошка знает, не все люди братья. Стал различать: здесь друзья, а там С друзьями один разговор, с писарем из волостного правления другой.

В жарко натопленной избе семья писаря сидела за вечерним чаем. На столе жёлтый, как золото, ведёрный самовар ещё струил из трубы угарный голубоватый дымок. Писарь в расстёгнутой рубахе, с волосатой, как войлок, грудью вытирал концом полотенца сытое, пятнистое от веснушек лицо в кучерявой бороде.

— Господин писарь, дозвольте…

Жена, тоже сытая, потная, проворно опустила на стол блюдце с чаем, обратив к мужу замаслившийся взор.

«А чем не господин? Господин и есть. Вся власть в руках. Поп и тот перед нами шапку ломает».

— Чего тебе в Шушенском надобно?

— Товарищ там день рождения.

— У людей будни, у них всё дни рождения.

Писарь силился сохранить строгость, но лицо от «господина» расплывалось блином.

Выехали не самым ранним утром, а до обеда задолго. Доктор Арканов захватил свой докторский чемоданчик с инструментами и лекарствами, и они покатили в лёгком возочке, покрытом на сиденье поверху сена попоной.

— Видите ли, Прохор Артемьевич, — интеллигентным тенором проникновенно говорил доктор Арканов, когда село Ермаковское скрылось позади в волнистых снегах и возок их легко скользил по накатанному следу лесного пути, и величавые сосны и гигантские осины безмолвными стражами выступали из тайги вдоль дороги. — Видите ли, Прохор Артемьевич, с некоторых пор село Шушенское стало особенно мне интересно благодаря одному человеку. В университетские годы, поверьте, мне выпало счастье общаться с людьми незаурядными, даже блестящими. И тем более ценю я выдающийся интеллект Владимира Ильича! Учёный, философ, политик, юрист! В его книгах, в частности я имею в виду «Экономические этюды» и «Развитие капитализма в России», в них, этих книгах, рассмотрен процесс формирования общественных классов, диалектика развития общества — колоссального значения труд! Но что меня, человека уже по профессии своей чуткого к нравственным вопросам, волнует особенно, это то, что учёный, живущий в сфере сложнейших умственных и философских проблем, спешит откликнуться на обычные нужды. Возьмём Оскара Энгберга…

Доктору Арканову вспомнился Энгберг. С чего бы? А вот с чего. Вчера получил Семён Михеевич письмо, из-за которого и покатил сегодня навещать шушенских своих пациентов, которых участковому врачу время от времени положено было проведывать.

Уважаемый г. доктор!

Если Ваши служебные обязанности позволяют, то не будете ли Вы так добры зайти вечером к моему больному товарищу, Оскару Александровичу Энгбергу (который живёт в доме Ивана Сосипатова Ермолаева). Он уже третий день лежит, страдая от сильной боли в животе, рвоты, поноса, так что мы думаем, не отравление ли это?

Примите уверение в искреннем уважении.

— Так вот, Оскар Энгберг, рядовой, говоря откровенно, рабочий, а каково отношение к нему Владимира Ильича? Или вспомним Ванеева У Владимира Ильича дар быть товарищем! Вот что волнует. Разумеется, его исследования, марксистский анализ развития общества…