Мария Прилежаева - Удивительный год

Прошка шагнул за перегородку в другую половину избы. Леопольд копался там в ворохе книг. Что-то прибитое было в нём. Нервно подрагивали ноздри тонкого носа. Увидел Прошку, опустились руки.

— Несчастье. В Польшу не едем.

Им отказали в пособии. Без пособия не доехать до дому. Насмеялись над ними. Когда мать поднялась из Лодзи в Сибирь к отцу со всеми ребятами, начальство сулило, на обратную дорогу будет пособие, закон есть такой. Владимир Ильич писал им прошение. Владимир Ильич знает законы. Их обманули. Разве бы мать бросила дом? Э! В доме ли дело? Полуподвал из двух комнатушек. У них Польша была. Вся Польша принадлежала Проминским, родина, Лодзь с фабричными и заводскими гудками. По утрам гудки ревели, пели, как трубы. Как оркестр медных труб, у каждой свой голос, то высокий, то низкий, призывный; многоголосо сзывали фабричные гудки народ на работу, улицы заливало рабочими куртками. Леопольд мечтал быть с лодзинским рабочим классом! Там его Польша. Истоптанная чужими солдатскими сапогами, негнущаяся. Домой, домой! Ах, тоска…

— Матка боска, да я ж совсем потерялась с этим нашим добром! — слышалось из той половины избы. — Ян мой милый, скажи хоть ты, брать нам ухват или може пусть остаётся?

— Давай книги связывать, — хмуро бросил Леопольд.

У Прошки не повёртывался язык спросить, куда они уезжают. Неизвестно отчего, Прошка чувствовал перед Леопольдом вину.

Книг не так было много. Вот эту подарил Владимир Ильич. И эту! Вся душа всколыхнулась у Прошки при виде пёстренькой, с коричневыми наугольничками книги, точь-в-точь как та, петербургская, которую когда-то с таким волнением он проглотил в одну ночь! «Школьные товарищи. Сочинение Эдмондо Де Амичиса. Перевод с итальянского» Вот где он её снова нашёл, эту добрую книгу. Сразу встали перед глазами Ульяновы, все, с кем встречался. В душе вспыхнуло то небудничное, чистое, что всегда поднимали в нём встречи с Ульяновыми. Нечастые встречи, а вся Прошкина жизнь просветлена и пронизана ими.

До позднего вечера в избе Проминских была суматоха. Никто не знал толком, что делать, за что браться.

— Матка боска, пропадаю, совсем пропадаю!

Однако с появлением Прошки у пани Теклы прибавилось энергии. Прошка живо заделался её главным помощником. Упаковывал, заколачивал, связывал. Пани Текле оставалось командовать.

— Забивайте ящик с посудой, пан Прохор! А ухват возьмём. Что за жизнь без ухвата? И борща не сварить без ухвата. Леопольд, куда ты мою юбку суёшь? Матка боска, да это ж та самая юбка, которую я надевала, когда ходила в Лодзи молиться в костёл. Ян мой милый, може, найдёшь еднэ мейсце для моей праздничной юбки? Зося! Броня! Стасик! Тащите от печки чугун. Как мы его повезём, этот великий чугун! Нет, я умру Матка боска!

Настали сумерки. В сумерки за Прошкой заехал доктор Арканов.

— Пан Прохор не останется нас проводить? — увидев под окошком возок, огорчилась мать Леопольда.

— Ты не останешься? — надменно и просительно уронил Леопольд.

И Прошка сочинил доктору сказку, что писарь отпустил его в Шушенское на столько дней, сколько душе пожелается.

— Исключительный случай, — удивился доктор, но спорить не стал и уехал один.

— Пан Прохор, зашивайте мешок, — снова принялась распоряжаться Текла Проминская. — А ты, Леопольд, будто чужой человек, будто чужое тебе наше добро.

— Мама, не надо! — поморщился он.

В последний раз сели Проминские ужинать за шушенский стол. После ужина детей сморил сон, улеглись где попало, по лавкам, на печке.

«Леопольд! Неужели так и не поговорим напоследок?» — молча спрашивал Прошка.

Отец набивал трубку, долго приминая пальцем табак. Давно уже набита трубка, а он всё тычет пальцем, всё уминает табак, а думает не о трубке, совсем о другом.

Чу! Шаги в сенях. Пришли. Пришли всё-таки! А как же ты думал, товарищ Ян Проминский? Неужели ты сомневался?

— Пани Текла! — с чувством восклицала Надежда Константиновна, держа и любовно гладя обе её руки. — Пани Текла! Столько милого с вами уходит, пережитого вместе. Серьёзного, и невесёлого, и радостного. Целая полоса жизни уходит.

Бурно, больно забилось сердце у Прошки. Еще не увидя, он знал: Паша здесь. Она была в жёлтом дублёном полушубке, в цветной шали и нестерпимо грустной показалась Прошке в этой яркой одежде. Стала у порога, засунув руки в рукава, и простояла не двигаясь, без улыбки и слова, пока Надежда Константиновна и Владимир Ильич прощались с Проминскими.

— Итак, завтра навсегда прощай Шушенское, — душевно говорил Владимир Ильич. — Удастся ли встретиться? Удастся или нет, спасибо за дружбу, товарищ Ян. За охоту, за песни, за Первое мая. Помните, как весело мы встречали Первое мая с красными флагами? За вашу революционную стойкость спасибо.

— Дзенькуе, Владимир Ильич. А что, Владимир Ильич, — потягивая запорожский ус, сказал Ян Проминский, — не по нашему обычаю у нас свидание идёт. По нашему обычаю так.

Он тихо запел глуховатым низким голосом:

Владимир Ильич подхватил, вполголоса вторя:

Почти шёпотом Надежда Константиновна:

Леопольд вытянулся, словно давая присягу, и негромко, чётко, отрубая слова, запел:

Мороз прошёл по коже у Прошки от их тихого пения, от их слов, похожих на клятву.

— Не забывай, Леопольд! — сказал задумчиво Владимир Ильич, когда кончили петь.

— Никогда!

Владимир Ильич с Надеждой Константиновной простились, ушли. Паша пропустила их из избы. Молча, в пояс поклонилась матери и отцу Леопольда. Прошке чуть кивнула откуда-то издали. Растерянный, смятый, стоял Леопольд, словно ураган над ним пролетел. Опомнился. Загрёб в охапку треух, дошку и — вон.

— Яка ясна паненка, — сказала мать с мечтательной улыбкой. — Нашего сына старшого ясна паненка.

Отец промолчал, приминая пальцем в трубке табак.

— Что за люди Ульяновы! — сказала пани Текла. — Есть ли ещё на свете таци добжи людзе, нови людзе?

Леопольду и Прошке постелили в той половине избы на полу лоскутное одеяло, бросили под головы чью-то одежонку. Прошка лёг. Укрылся шубейкой.

Белая полная луна висела в окне. Лила смутный свет белая от лунного снега беззвучная ночь. Суматошный сегодняшний день колесом вертелся в голове. Высились перед глазами осыпанные снегом сосны тайги, подпирая вершинами утреннее синее небо. Зимний лес, величавый.

Леопольд поднялся рывком, сел, обхватив колени руками.

Вдруг всё сменяется. Духота, теснота, шум, мусор избы. Надрывный зов пани Теклы в ушах: «Пан Прохор, зашивайте мешки!» Паша у порога в жёлтом дублёном полушубке. «Вихри враждебные веют над нами» Паша так и простояла без слов. Как долго не идёт Леопольд! И с Леопольдом за весь день ни о чём не сказали. Он, как лунатик, слепо и чуждо бродил по избе. Как долго он не идёт! Белая луна отодвинулась от окошка. Углы в избе потемнели. Слышно, прокричал петух во дворе.