Мария Прилежаева - Удивительный год

Ни на час, ни на полчаса, ни на минуту не могла Надежда Константиновна опоздать домой. Ни минуты не могла, не хотела отнимать у отпущенного её счастью короткого срока! Кто эта хорошенькая девочка? Купеческая невеста?

— Кто ваш жених? — спросила Надежда Константиновна.

— У него завод и ещё что-то дела, — А вы?

— Что — я?

— Чем вы занимались? Занимались вы чем-нибудь?

Лиза отвела лицо. Что сказать? Слишком памятен и нешуточен был запрет Петра Афанасьевича.

— Ничем, — ответила Лиза.

— Вот мы пришли, — сказала Надежда Константиновна, берясь за ручку калитки. — Прощайте, я пришла.

Она кивнула. Они остановились у невысокой загородки, за которой виднелся деревянный дом с мезонином, росли вдоль дорожки кусты сирени и жимолости и двустволая, пышная, как шатёр, поднималась возле дома берёза, кидая на землю прохладную тень. От берёзы, из тени, навстречу Надежде Константиновне лёгкой походкой шёл человек. Владимир Ильич! Быстрый, с крупным выпуклым лбом и искрящимся взглядом из-под бровей, слегка сломанных. Надежда Константиновна спешила к нему, уже не помня о Лизе, отстранив её от себя. Обернулась и ещё раз коротко:

— Прощайте, Лиза.

— Мы переживаем крайне важный момент в истории русского рабочего движения и социал-демократии. Движение широко и глубоко разлилось по всем уголкам России. Кружки рабочих и социал-демократов интеллигентов повсюду. Всюду спрос на социал-демократическую литературу. Правительство чувствует силу движения и преследует нас. Битком набиты тюрьмы, переполнены ссылки. Но ничто не остановит движения. Оно растёт, входя всё глубже в рабочий класс. Но кустарно, раздробленно. Нужна новая, более высокая форма. Нужна Российская социал-демократическая партия, которая объединила бы нас. Такая партия была, был первый её съезд весной 1898 года в Минске. Жандармерия арестовала массу людей. Партии фактически не стало. Мы должны возобновить её. Создать заново. Как? Что для этого нужно? В первую очередь нужна общая литература партии, чтобы она обсуждала вопросы всего движения в целом, общие нужды, наши взгляды и мнения. Короче говоря, нам нужна наша, социал-демократическая, боевая газета. Мы не можем дальше жить без газеты. В нашей газете мы будем писать о нуждах рабочих, политике, о Программе и возобновлении партии, целях нашей борьбы.

Владимир Ильич говорил энергично, коротко, ясно, с полной убеждённостью и знанием дела. Ни одного пустого слова. Ни одного пышного слова.

Но картина общественной жизни и положение русской социал-демократии рисовались с такою свободой, как будто человек этот не прожил около трёх лет в ссылке в Сибири. Он вернулся из дальних мест, зная больше, чем собравшиеся здесь, видя глубже и шире.

Надежда Константиновна в стороне, у окна, почти спрятавшись за кадкой лимонного деревца, выращенного Инной Кадомцевой вопреки всем законам ботаники в резко континентальном уфимском климате, сама незаметная, видела всех, читала на лицах внимание, готовность соглашаться с Владимиром Ильичем, идти с ним. Она знала: всякий раз, слушая Владимира Ильича, люди испытывали душевный подъём.

Она кинула взгляд на Пискунова. За Пискуновым шла слава спорщика. Он был дотошный во всяком вопросе, особенно политическом. В нижегородскую весеннюю встречу Пискунов не соглашался с Владимиром Ильичем, отчаянно спорил. А сейчас? Сидит, положив ногу на ногу, обхватив колено руками, взлохмаченный, с повисшим на лоб чубом, — воплощённая пристальность.

Не ему ли говорит Владимир Ильич, что газета «Искра» намерена обсуждать все оттенки наших взглядов и мнений? У Пискунова вопросительно вырвалось:

— Да?

— Да, да и да! Необходима полемика. Необходимо открыто обсуждать все разногласия, нельзя прятать. Если есть несогласия, давайте спорить, убеждать. Но не приказывать. Нельзя приказывать: думай так. Будем учиться убеждать. Наша газета «Искра» намерена это делать.

Пискунов отпустил колено, ухватил пятернёй бритый подбородок. «Будем учиться убеждать. Если наша „Искра“ намерена это делать».

Как нелегко, медленно, словно одолевая ухабы и кручи, складываются у некоторых людей убеждения. Как не вдруг образуются взгляды. Зато, может быть, прочно? Может быть, такие, самостоятельные, непоспешные, только после долгих размышлений принимающие позицию люди и есть самые верные?

— Разумеется, наша «Искра» намерена убеждать, разъяснять, агитировать, — быстро говорил Владимир Ильич. — Наша «Искра» намерена вовлекать в борьбу рабочий класс прежде всего! Но не только рабочих. Всех честных борцов против царизма. К какому бы классу ты ни принадлежал, если ты противник царизма, если ненавидишь насилие, эксплуатацию, политический гнёт, мы зовём тебя разоблачать гнусный самодержавный политический строй. Наша газета намерена это делать.

— Правильно! — откликнулся кто-то.

«Как хорошо вы слушаете, как отзывчиво, мои дорогие товарищи», — думала Надежда Константиновна, видя из своего уголка, из-за кадки с лимонным деревцом, и Александра Цюрупу, руководившего вместе с ней кружком в паровозоремонтных мастерских; и Кадомцеву Инну, с душой, кипящей порывами и мечтами, а внешне подтянутую; и студента Свидерского, всегда с Марксом, цитатами и необычайно глубокомысленным видом в свои двадцать два года; мужа и жену Пискуновых; и похожую на текстильщицу, простенькую и твёрдую, как алмаз, Ольгу Чачину; и хорошо Надежде Константиновне знакомого Ивана Якутова, в круглых очках, рабочего того типа, которых особенно ценил Владимир Ильич, полагая в них решающую силу движения.

Никто из собравшихся на уфимском совещании в июне 1900 года не мог угадать своей грядущей судьбы. Что дано каждому из них совершить? Совершить ли подвиг? Сделать что-то большое и крупное? Или скромно и честно, в отпущенную меру способностей послужить делу рабочего класса? Не знал и Иван Якутов. Знал одно, что навечно связан с социал-демократией. Что идеи и мысли, которые слышит сейчас от Владимира Ильича, будут навечно его путеводной звездой.

Наступит 1905 год. Грянет первая революция в России. В Уфе рабочие поднимут восстание. Во главе рабочего вооружённого восстания пойдёт молодой, долговязый, в круглых очках, похожий на добрую птицу Иван Якутов. Поведёт рабочую гвардию на штурм капитализма, и председателем небывалой в мире Уфимской республики рабочий класс выберет Ивана Якутова.

Революцию сломят. Раскидают, разрушат Уфимскую республику 1905 года, а Ивана Якутова приговорят к повешению во дворе обнесённого крепостными стенами тюремного замка, что в конце Тюремной улицы.

Не дрогнув, будет он умирать на тюремном дворе, свято веря: вслед за 1905 годом придёт другой год — победы революции и рабочего класса. Да здравствует жизнь!