Мария Прилежаева - Удивительный год

Экая былиночка робкая, куда ветром подует, туда и согнёт, — сказала после её ухода Елизавета Васильевна. — Напрасно вы Добролюбовым да речами своими её поманили. Ведь говорит же, что всё решено. Да и купчик её, видно, не из самых плохих, жила бы в райском неведении. А так только сомненья посеете. А зачем?

— Не узнаю вас, Елизавета Васильевна! — вскричал в изумлении Владимир Ильич. — Не узнаю, не узнаю! Да хоть неудовлетворённость посеять в сонной душе, если другого нельзя! Да хоть лучиком света осветить робкое сердце. Всё, что можно мятежного и гневного разбудить, надо повсюду будить, повсюду! В каждом человеке надо будить недовольство этим подлым рабским строем, где ничего нет святого Пусть хоть не останется безмятежно спокойной, хоть совесть проснётся. А может…

— Голубчики вы мои дорогие, — вздохнула Елизавета Васильевна, — идите-ка погуляйте, идите на свой луг, дни-то бегут.

А луг, оказалось, был скошен. Обнесённый живой изгородью из лип и осокорей, чистый и прибранный, луг был уставлен копнами свежего сена. Молодые глянцевито-чёрные грачи ходили по скошенному лугу и при виде людей поднялись и, торопливо махая крыльями, перелетели подальше. Полная-полная тишина. Листы не шевелились. Лишь доносилось негромкое посвистывание птиц. Солнце ещё не ушло за верхушки осокорей и поверх дерев слало сюда уже не горячие, спокойные под вечер лучи.

— Обманула тебя. Нет моего океана! — ахнула Надежда Константиновна.

— А сено разве плохо? Слышишь, как пахнет? Восхищенье одно!

— Полтора часа протопали, полюбоваться хотели травами, а их покосили, — сокрушалась Надежда Константиновна.

— Он и скошенный, твой луг, куда как хорош! Покос, значит, лето на вторую половину переваливает. Вон, гляди, грачиные выводки подросли.

Владимир Ильич наслаждался. Этот прелестный скошенный луг, величавая тишина громадных осокорей, и вечереющее спокойное солнце, и молодые грачи, что-то хлопочущие, копающие клювами землю, — всё поднимало в нём радость. А душистые копны манили кинуться в сено. Владимир Ильич вдыхал густой аромат сена, Надежда Константиновна подошла.

— Ты рад? Тебе нравится?

— Очень, очень и очень! Помнишь, в Шушенском ходили за речку, там вроде острова, и стога стояли, в Сибири зародами они назывались?

— Помню. Там другое. Широко! Горизонты огромные, Саяны видны.

— Славный ты здесь разузнала пейзажик, уютный. Город близко, а будто и нет. Во всём свете одни.

— Когда будешь далеко, вспомни всё это, этот наш луг, — поведя вокруг рукой, сказала Надежда Константиновна.

Они сидели в низу копны, рядом, чувствуя тепло друг друга.

— Не грусти, Надюша. Постарайся не очень грустить.

— Постараюсь. Дела много, некогда будет грустить, — сказала она. — Как время быстро идёт Чему я рада, это что не зря ты здесь с людьми повидался. Горячую поддержку «Искре» нашёл.

— Важно, что была подготовлена почва. Это ты, твоя работа, — ласково улыбнулся Владимир Ильич.

— Почему-то Лиза не идёт из головы, — сказала Надежда Константиновна. — Пропадёт она в купеческом доме, а, Володя?

— Может, и приспособится, — ответил Владимир Ильич. — Так и так возмутительно безнравственная история! Но большинство привыкло к безнравственности, равнодушно проходит мимо. Даже одобряют. А ты заметила, Надя, среди наших товарищей, возьми Кржижановских, Лепешинских, Старковых, Ванеевых, Сильвиных, Невзоровых, Бабушкиных или наших новых уфимских друзей, Пискуновых, Якутовых, вспомни всех наших — какие все прочные и честные браки, чистота отношений, поэзия отношений! А ведь все люди сугубо занятые политикой. Иначе и быть нельзя. Ты можешь, Надя, представить коммунистическое общество, где бы процветала безнравственность? В нём могут сложиться новые экономические отношения, всё по Марксу в области производства, новый политический строй, но если мораль осталась по-прежнему лживой, совесть продаётся, — разве можно такое общество называть коммунистическим обществом? Нет и нет! Что же до Лизы Чем ей помочь? Жалко её.

— Не знаю. Наверное, нечем, не знаю, — сказала Надежда Константиновна. — Что ещё растревожило меня в Лизином приходе: едва ли напрасно грозился жандарм.

— Не так страшен чёрт, как его малюют, — отшутился Владимир Ильич. — Тем не менее будем ещё осторожнее. Знаешь, Надюша, какое событие было со мной в Петербурге?

Он не писал ей об этом.

Событие было такое.

Доживались в Пскове последние дни. Заграничный паспорт в кармане. Хлопот порядочно было с добыванием паспорта. Всё позади. И хлопоты, и бесконечные совещания по поводу «Искры». И денежный вопрос на первое время решён. Значительную часть денег на «Искру» дала Калмыкова. Перед отъездом Владимир Ильич зашил в жилетный кармашек больше тысячи.

Незадолго до отъезда приехал в Псков повидаться из Полтавы Юлий Мартов. Без конца бродили псковскими улицами, мимо древних церквей. Сидели на берегу Великой — плавно несущей ясные воды, обсуждали издание «Искры» и дальнейшие планы. Мартов тоже готовился уезжать за границу. И об этом говорили.

Затем обоим пришла в голову мысль: по дороге из Пскова, когда будут совсем уезжать, завернуть в Петербург. Въезд в Петербург Ульянову и Мартову после ссылки был запрещён.

Но так хорошо и удачно всё шло и так полезно было бы повидаться в Петербурге с некоторыми необходимыми людьми, что Владимир Ильич раззадорился: авось и это сойдёт.

Некоторые предосторожности всё же предприняли. Решили ехать не на Варшавский вокзал, где легко нарваться на шпиков. Поехали из Пскова до Гатчины. Из Гатчины, на беду свою, повернули в Царское Село, не сообразив того, что там шпики больше, чем где-либо, наблюдают за каждым лицом. Там их и приметили.

Когда на следующее утро в Петербурге выходили из подъезда квартиры на Большом Казачьем переулке, где ночевали, два дюжих молодца выросли возле каждого. Вмиг откуда-то появились извозчики. Владимира Ильича и Мартова посадили на извозчиков. Повезли.

Всё произошло так внезапно и быстро, что Владимир Ильич растерялся. Не стал спорить с жандармами. Бесцельно. Молчал, чтобы не выдать жандармам растерянности. Неужели провал? Неужели всё пойдёт прахом?

Владимир Ильич соображал, какие при обыске в жандармском управлении могут открыться улики? Заграничный паспорт? Зашитые в жилетку деньги? Неопасно. Законно. Заграничный паспорт выдан законно. Деньгам можно найти объяснение. Получены из разных редакций. За статьи, за перевод книги Вебба. Можете справиться.

Одна была грозная улика. Не успел отослать химическое письмо Плеханову, где всё, что сделано и достигнуто для издания нелегальной противоправительственной «Искры», излагалось подробно. Для конспирации Владимир Ильич написал это письмо на листке с придуманным счётом, но риск был слишком велик. Единственный выход — проглотить листок, пока не доставят в охранку. Как проглотить? Жандармы уселись в пролётке по бокам, цепко держат за локти. Не пошевельнуться, не только вытащить из кармана листок. Если в охранке даже не догадаются проявить это письмо, химические чернила, случается, сами проступают от времени. Тогда…