Иван Арсентьев - Суровые будни (дилогия)

С первыми проблесками дня в небо поднялись самолеты. Посыпались удары по пунктам, оказывающим сопротивление. Гул нарастал с каждым часом. В воздухе над плацдармом стало тесно от машин. Части десанта, продвигаясь вперед, заняли завод имени Войкова на восточной окраине Керчи. Господствующая высота была также в их руках. Операция развивалась успешно. Но внезапно, вопреки предсказаниям метеорологов, погода резко ухудшилась. На море поднялся шторм. Новороссийский норд‑ост, разворотив тускло‑серые воды пролива, лишил всякой возможности снабжать десант боеприпасами. Ошалелые волны швыряли, опрокидывали, топили суда. Даже бывалые моряки не могли удержать их на плаву. Седое море, дымящееся белой пеленой, тянуло суда в свою пучину. Немцы воспользовались этим, подтянули резервы. На плацдарме стало трудно.

К утру шторм стал еще сильнее. Конус на мачте аэродромной метеостанции рвало ветром. Весь день полк напряженно работал. Механики сбивались с ног, оружейницы еле успевали заряжать оружия. Доложив о выполнении задания, летчики получали следующее и немедленно поднимались в воздух.

Под вечер напряжение достигло предела. Хазарову пришлось самому надеть шлемофон и влезть в машину. Передав командование полком Гудову, он поднял в воздух восьмерку, скомплектованную из летчиков разных эскадрилий. На высоте пятисот метров пересек Керченский пролив и вышел над расположением десанта. Видимость была плохая. Темнело. Над головой теснились тяжелые тучи, быстро наступающие сумерки скрадывали очертания наземных предметов. Все сливалось в однообразную, серую плоскость. Вдруг внизу, под самолетами, сверкнули ослепительные гроздья взрывов. Самолеты встряхнуло. Хазаров вскинул голову. В просвете между тучами прямо над собой он увидел группу «юнкерсов», бомбивших десант. Сопровождающие штурмовиков истребители взмыли навстречу врагу. Завязался воздушный бой. «Юнкерсы» смешались, строй их распался, все перепуталось, закружилось. В темноте невозможно было разобрать, где свои, где чужие.

Оленин и Аверин, летевшие в составе Хазаровской восьмерки, не упускали из виду Скворцова. Он смутно чувствовал это, и неприятная холодная дрожь пробегала по его спине.

«И чего этому юбочнику надо от меня? – думал он об Аверине. – Даже в воздухе не дает мне покоя. А на земле, куда ни пойдешь, всюду видишь его нахальные глаза».

Скворцов в самом деле уже не раз ощущал на себе холодные, презрительные взгляды Аверина и был уверен, что не кто другой, как он, настраивает против него летчиков. Никогда ничего он не желал так страстно, как того, чтобы Аверин однажды не вернулся с задания. Узнав, что Аверин неравнодушен к Тане Карповой, он злорадно шепнул об этом Остапу, надеясь посеять недоверие, ревность, раздор между товарищами, но ошибся. Ожидаемого эффекта не получилось. Остап отнесся к его сообщению равнодушно. Он достал из кармана толстый бумажник, вынул из него потертую записную книжечку и прочитал что‑то по‑английски.

– Что, что? – переспросил удивленный Скворцов.

«Пусть будет стыдно тому, кто подумает об этом дурно», – перевел Остап и начал пространные объяснения о своем незабываемом посещении Эрмитажа, где со слов экскурсовода он записал это изречение, выгравированное на каком‑то старинном английском ордене.

Спокойствию Остапа Скворцов не поверил и лишь с сожалением подумал, что кто‑то раньше его уже успел наговорить Остапу на Аверина.

«Придет же когда‑нибудь конец моим мучениям», – подумал он и вдруг в ту же секунду отчетливо увидел нечто большое, каплевидное, падающее с высоты.

Пузатые немецкие бомбы, сброшенные «юнкерсом», пронеслись сверху, не зацепив никого, но Скворцов как угорелый шарахнулся от строя, будучи глубоко уверен, что, не увернись он вовремя, самолет его был бы смят, раздавлен.

От такой мысли руки его одеревенели, волосы на голове зашевелились, он зарыскал глазами по сторонам. Воздушной струей машину подбросило, а Скворцову почудилось, что это бомба царапнула по консоли крыла. Лицо его стало мертвенно бледным, ужас парализовал волю. Судорожным движением ручки управления он бросил машину в сторону от боевого курса.

Но тут случилось непонятное. Слева, строго наперерез ему, вырвался какой‑то штурмовик и прижался к его крылу настолько близко, что пошевельнуться стало опасно.

«Ну, конечно, Оленин… Кто еще, кроме этого ухаря, так летает», – скривившись, подумал Скворцов, перекладывая самолет на левое крыло. Но в то же мгновение, словно ожидая такого маневра, самолет Аверина резким скольжением справа в середину строя вынудил его стать обратно на свое место. Зажатый с обеих сторон, Скворцов летел как в клещах.

Группа приближалась к цели. Огонь зениток усилился. Ведущий Хазаров перешел в пикирование. Вслед за ним один за другим переходили в пике ведомые. Очередь Скворцова. Но он, отчаянно маневрируя между самолетами Оленина и Аверина, в атаку не переходил. Цель уползла под крыло. На земле уже видны были разрывы бомб Хазарова, а они все еще продолжали лететь на запад. Видя, что его спутники не снижаются, не атакуют цели, Скворцов облегченно вздохнул и подумал, что они также не хотят подвергать себя опасности…

«Ага! Дело понятное… Сговоримся, значит», – решил он про себя, но тут же вынужден был разочароваться. Не выдержав больше, Оленин развернулся и понесся на Керчь, прошивая сумерки мечехвостыми эрэсами. За ним повернул и Аверин, приказав бортстрелку следить за самолетом вверху.

Оставшись в небе один, Скворцов нащупал рукоятку аварийного сброса бомб и, не глядя вниз, потянул. Несколько пушечных очередей в пространство – и поворот обратно к морю. Выйдя из зоны обстрела, он юркнул к воде и взял курс на Тамань.

Хазаров отлетел от цели, сделал круг, пытаясь собрать свою группу, но радиопередатчик почему‑то не работал. На его сигналы бортовыми огнями никто не ответил. По пути на базу над проливом он заметил какой‑то «ил», летевший в темноте тем же курсом, что и он. Желая узнать, чья это машина, подполковник включил свой посадочный прожектор. Яркий луч осветил идущий впереди самолет.

«Ага, Скворцов. Оторвался от группы в темноте», – отметил он и, мигнув ему аэронавигационными огнями «я свой», выключил освещение. Снова повис полумрак. Только из моторных патрубков, ослепляя глаза, вырывались красно‑голубые метелки выхлопов.

Уже подлетая к таманскому берегу, Хазаров увидел, что позади Скворцова появились огоньки еще одного самолета.

«Группа понемногу собирается», – с удовлетворением подумал он и по привычке потянулся к усам, но, вспомнив, что щетка находится в кармане под комбинезоном, подполковник опустил руку на тумблер прожектора и… оцепенел. Вместо номера «ила» в брошенном вперед луче блеснул крест «мессершмитта». Пользуясь темнотой, враг подкрался к хвосту Скворцова.