Иван Арсентьев - Суровые будни (дилогия)

Борода не успел ничего сообразить, как рядом с его головой лязгнула и сверкнула гусеница, вдавливая землю. Он упал на дно окопа, чувствуя, как на него обрушивается глинистая земля. Танк прополз через окоп и помчался на Эльтиген. Борода, синий от натуги, освободился от земли, выпрямился. В глазах его сверкнула злость, мышцы вздулись. Размахнувшись, он изо всей силы швырнул гранату вслед удаляющейся машине. Граната ударилась в заднюю часть стальной коробки. Грохнул взрыв. Танк застопорил, завертелся на месте. Летчик оглянулся. Серый от пыли командир роты стоял рядом, держа в руке другую связку гранат. Борода вырвал ее у него и саженными шагами побежал к подбитому танку. Громовой «удар потряс машину. Танк пылал. Оглушенный летчик, тяжело дыша, вскочил обратно в окоп. В этот момент до его слуха, как сквозь вату, донеслись радостные крики десантников:

– Ура, ребята! «Ильюшки» летят… «Горбатые»! Десятки зеленых ракет яркими звездами полетели в сторону врага.

– Бей фашистов!.. – орал в исступлении матрос с красным лицом, потрясая пустым автоматом.

Через десять минут на сером, помятом поле виднелись только черные остовы догорающих машин. Их было шесть из пятнадцати наступавших на правый фланг батальона Величко. Передовая десанта опять погрузилась в тишину. Патроны берегли – их было мало. Потные, запыленные бойцы собирались кучками, обсуждали подробности прошедшего боя, выбрасывали из траншей песок от разрушенного бруствера.

– Было б у нас побольше гранат да бронебоек! Не видать бы им окопов наших, как ушей своих, – говорили они. – На Мысхаке не то еще бывало. В атаку по полсотни сразу выходило, а взяли что?

– Вот что взяли! – показал здоровенный кукиш пожилой усатый боец.

– У нас сейчас главное не то, что было, а то, что будет, – сказал политрук, зашивая разорванную полу плащ‑палатки. – Сейчас надо думать о том, как вымотать фашистов, а самим выстоять, продержаться здесь во что бы то ни стало. У нас один только путь – к победе. В этом весь смысл нашего здесь нахождения. Понятно?

– Понятно, – раздались дружные голоса.

– Будем стоять здесь, – продолжал политрук, – до последнего человека или до тех пор, пока не отзовут нас.

Из‑за поворота траншеи показался командир роты. Шинель на нем была уже вычищена. Белый целлулоидный подворотничок резко выделялся на коричневой от загара шее. От него пахло одеколоном.

«Кажется, „Чайка“, – подумал Борода. – Вот что значит морской порядочек… Традиции… Лопни, но держи фасон!»

– Товарищ сержант Самошкин! – позвал командир роты.

– Слушаю! – вытянулся усатый боец.

– За уничтожение двух вражеских танков в сегодняшнем бою от лица командования объявляю вам благодарность. Буду ходатайствовать о представлении вас к правительственной награде.

Сержант крепче сжал в руке бронебойку, грозно шевельнул усами:

– Служу Советскому Союзу!

Откуда ни возьмись, словно с перепугу, снова посыпались трескучие мины.

– Очумел фриц! – поеживаясь пробормотал Борода, стряхивая с плеча комок сухой земли.

– А летчики наши, оказывается, настоящие… Доложу сегодня комбату… – доброжелательно улыбнулся командир роты, с уважением ощупывая бицепсы Бороды. – Экая ручища! Вы, лейтенант, случайно, не боксер?

Борода смутился.

– Не‑е‑ет… так… Болельщик, – отшутился он.

– Хорош болельщик! Гранату метров на сорок махнул… – почти с завистью заметил командир роты.

От догоравших танков стелился зловонный дым. Свободные от вахты моряки расползались по своим норам. В блиндаже командира роты, куда Борода зашел по его приглашению, поражал исключительный порядок. Блиндаж напоминал каюту военного корабля. Воздух и здесь был насыщен запахом «Чайки». Возле аккуратно застланных деревянных нар на стене висела полочка. На ней фотокарточка молодой женщины, бритвенный прибор, щетка. Вместо ковра во всю стену развешан морской, в шахматную голубую клетку флаг. На нем, на гвоздике – щегольская фуражка‑мичманка с золотым крабом, а возле нее трофейный кортик в ножнах. Создавалось впечатление, что хозяин, обживший это помещение, никогда и не мыслил оставлять его. У стола сидел усталый красноармеец с трубкой телефона, привязанной платком к уху. Время от времени взрывы сотрясали землянку, и было слышно, как глухо звякал на полке алюминиевый стаканчик.

– Вот и пещера моя. Садитесь, – пригласил командир роты, показывая на земляной выступ, заменяющий диван. – Вы, летуны, конечно, не привыкли жить в таких погребах?

– И у нас всякое бывает… От этого и мы не застрахованы. Сегодняшний день – лучшее доказательство, – возразил летчик.

– Ну как, с непривычки страшновато было? – спросил командир роты с хитрецой.

– Страшно… – ответил Борода. – Впрочем, не могу точно сказать. Я привык больше огонь видеть, чем слышать его. Когда политрук бросился из окопа навстречу танкам, я волновался, как будто сваливаю самолет в пике. Умереть в бою не боюсь… Страшно умереть в позоре…

На столе зазуммерил телефон.

– «Якорь» слушает. Есть, – ответил телефонист и передал трубку командиру.

– Старший лейтенант Ясенский слушает. У меня пока все спокойно, товарищ капитан. Нет… Ночью немцы не рискнут. За день весь заряд истратили… Да! Трофеи хорошие – шесть штук. Что? А‑а‑а… Точно. Политрук первый бросился навстречу… Еще двух бронебойщик Самошкин подбил. Пару летчики прикончили… Да. Летчики действуют по‑нашему. Лейтенант здесь, в моей землянке…

Ясенский, прикрыв ладонью трубку телефона, подмигнул Бороде и спросил:

– Что передать комбату?

– Попросите, пусть сообщат на Большую землю в мой полк радиограммой, что я жив и здоров, чтоб не хоронили меня и по возможности прилетели и забрали вместе со стрелком.

Ясенский снова заговорил:

– Да, да, товарищ капитан. Все в порядке, прекрасно себя чувствует и вообще не собирается умирать в ближайшие сто лет… Нет. Говорит, отделался шишкой на лбу.

Он повернулся к Бороде и улыбнулся, но тут же лицо его приняло строгий вид.

– Капитан сказал, – произнес он, задумчиво потирая щеку и передавая телефонисту трубку, – что о вашем местонахождении будет сообщено в штаб армии.

Борода поблагодарил и поднялся уходить.

– Приходите к ужину. Поедим вместе, что найдется, – пригласил моряк.

– Приду и захвачу с собой кое‑какую снедь. Из НЗ еще осталось…

Летчик вышел. Солнце садилось за горы. Багровые отблески его трепетали в вышине. Дым над закопченными скелетами танков таял. Сквозь мглу наступающего вечера смутно виднелись серые черточки трупов немецких солдат, раскиданных по вспаханному минами полю. В одном из боковых ответвлений окопов собрались бойцы. Усатый бронебойщик Самошкин, покуривая, сидел на каске.