Иван Арсентьев - Суровые будни (дилогия)

– Хороша! Настоящая охотница Диана!.. – восторженно воскликнул Аверин.

Но Остап, не замечавший в оружейницах признаков мифологических богинь, иронически усмехнулся:

– Понес!.. Диана!

– У тебя нет художественного чутья, – горячился Аверин. – С нее бы скульптуру лепить, а не бомбы заставлять грузить.

– Хм… Попробуй слепи… – подозрительно взглянув на него, кашлянул Остап.

С тех пор при встрече с девушкой Аверин постоянно испытывал непонятное, смутное беспокойство…

Когда стемнело, в полку начался праздник. Все летающее племя собралось за столом. В центре сидел Хазаров, рядом с ним Грабов, а дальше вперемешку ветераны‑пилоты, бортстрелки и техники.

Провозгласили тост за победу, крикнули «ура» и дружно опорожнили стаканы. Голоса приумолкли. Приглашать никого не приходилось. Молодежь с аппетитом уничтожала расставленные кушанья.

– Сколько радости было б матерям, если бы они увидели сейчас своих сыновей, – наклоняясь к Хазарову, с гордостью произнес Грабов, показывая на летчиков.

– Матерям? Да! А каково приходится начпроду? – ответил вполголоса Хазаров и с улыбкой кивнул в сторону начпрода, стоявшего у двери с растерянным видом… «После ужина столы отодвинули, начались танцы. Не успевал Левченко, игравший на баяне, передохнуть, как тотчас же раздавались возгласы:

– Русскую давай! Эту самую!..

Пока Черенок с повеселевшим начпродом отплясывали «Барыню», огромный Зандаров расстегнул воротник гимнастерки и взял в зубы нож.

– Лезгинку Зандару! – кричали любители. Левченко заиграл. Зандаров пошел в танце с такой удивительной быстротой и легкостью, что все поразились, откуда она взялась у этого громадного, неповоротливого человека.

Веселье разгоралось. Хазаров стоял у стены, поглаживая щеткой усы, и вдруг, забыв про свою язву, хватил такую чечетку, что летчики только диву дались.

Один Аверин не плясал. Не признавая танцев вообще, кроме «экзотической румбы», он стоял возле двери и, не отрываясь, в упор смотрел на Таню. В этот вечер девушка казалась ему особенно привлекательной. Он смотрел на нее, и в глазах его плыли круги. Таня часто оглядывалась на дверь, и летчик; стоявший у двери, относил это на свой счет.

Таня не танцевала. Она ждала, что, может быть, явится Остап. Каждую ночь он снился ей то веселым, смеющимся, то печальным, укутанным в белую простыню, каким она видела его в лазарете. Она просыпалась и подолгу лежала с открытыми глазами. Сегодня она встала рано, надела новую гимнастерку, тонкие чулки, сохранившиеся еще из дому, и, закончив несложный туалет, присела на койку.

«Что же делать дальше? – думала она, устремив в окно глаза. – Работы нет. Праздник».

Посидев с полчаса, встала, выдвинула из‑под койки чемодан, вынула и пересчитала носовые платочки Остапа, уложенные стопочкой в правом углу, сложила опять.

«Почему же так скучно?» – думала она и, не решив этого вопроса, поднялась, вышла на стоянку. Взгляд остановился на зачехленных кабинах самолетов.

– Ох, когда же ты приедешь? – тихо прошептала она, закрыв глаза. И внезапно представила себе: Остап идет по зеленому, цветущему полю. Солнце светит ему в глаза, заставляет щуриться. Ветер треплет его чуб. Размахивая палкой, Остап сбивает лиловые головки клевера и смеется.

Таня открыла глаза и вдруг наяву увидела Остапа. Он шел навстречу. Сердце ее забилось, но через минуту она с досадой отвернулась, узнав в подходившем техника Ляховского. Увидев оружейницу, он спросил:

– Ты чего бродишь здесь одна? И почему сердитая?

Таня посмотрела на него и, ничего не ответив, пошла обратно к общежитию.

«Зачем и для кого я нарядилась?» – с горечью спрашивала она себя, разглядывая в зеркало лицо.

С трудом сдерживая подступившие слезы, она сняла с себя новую гимнастерку, надела старую, рабочую, и побежала в столовую помогать готовиться к вечеру. В помощи ее там не нуждались. Она это видела. Но Таня упорно искала себе работы, стараясь забыться, развлечься. Она хлопотала, расставляла на столах посуду, передвигала кувшины с цветами так, как, казалось ей, должно было больше понравиться Остапу.

«Он должен приехать сегодня. Он любит являться, неожиданно», – утешала она себя. Но подошел вечер, а Остапа не было. Когда начались танцы, Таня присела на скамью против входа и, не отрываясь глядела на дверь. Командир ее экипажа Оленин пригласил ее на вальс. Она постеснялась отказать, послушно положила ему на плечо руку, и они закружились. Но даже танцуя, Таня не спускала глаз с двери. Вечер близился к концу, и надежда на приезд Остапа растаяла. Посидев еще немного, Таня поднялась и пошла к выходу. Вдруг она услышала, как кто‑то назвал ее имя, и остановилась. К ней подходил Аверин.

– Таня, мне необходимо поговорить с вами сейчас же наедине… – шепотом сообщил он ей.

Таня удивленно подняла на него глаза. Аверин склонился так близко, что она почувствовала на шее его горячее дыхание.

– Мамочка моя! Какие же разговоры, да еще наедине могут у вас со мной быть? – шутливо спросила она.

– Выйдем на воздух, я все скажу, – предложил летчик.

Девушка пожала плечами, надела берет. Аверин, подхватив ее под локоть, попытался было увлечь в сторону, в темноту, но Таня отвела руку. Они стояли в желтоватом мигающем луче света, падающем из окна. За окном проплывали танцующие пары. Аверин взволнованный предстоящим объяснением, смущенно молчал.

– Ну, что же вы не говорите? – спросила Таня. Аверин порывисто схватил ее за руку и торопливо зашептал:

– Таня, я давно хотел… Еще с того дня, как увидел вас, я потерял покой. Неужели вы слепы? Я ж люблю вас!

Неожиданное признание поразило девушку.

– Да разве вы не знаете, что у меня есть друг, и я жду его?

– Не надо! Не говорите об Остапе, – перебил Аверин. – Я знаю Я очень уважаю его. Он прекрасный летчик и товарищ, но он не сумеет оценить вас. Не сумеет. Или вы думаете, что он в госпитале ведет себя как святой?

Губы девушки обиженно дрогнули. Что сказать ему? Что?

– Ну, отвечайте, Танюша, – не отставал Аверин. – Отвечайте!

– Не будем говорить об Остапе, я достаточно сама знаю его, – сказала она. – Вы человек красивый, храбрый и… и… но сердце не лежит к вам.

– Вы еще не знаете, какое огромное чувство горит в моей груди! Мне никого, кроме вас, не надо! – воскликнул летчик, воодушевленный ее кажущимся колебанием, и скользнул руками по тонкой девичьей талии.

– Танечка, Танюша… – шептал он, крепко прижимая ее к себе.

Берет упал с головы девушки, и в тот же миг сильный толчок в грудь заставил летчика отступить назад… Таня быстро нагнулась, подняла берет и выпрямилась.

– Оставьте! – возмущенно проговорила она. – Как вы смеете? Как можете дурно отзываться об Остапе?! Да мы с ним больше двух лет дружим, а он никогда не позволял себе такого…