Вера Щербакова - Февраль - кривые дороги

Уныло сидя над своим напрасно написанным заявлением в строительный техникум, Настя вдруг увидела себя в саду у тетки Акулины в ту полную надежд и размышлений пору... Майские ночи стояли настолько тихие и теплые, что Настя перебралась спать на скамейку под яблоней. Она преднамеренно ложилась пораньше, рассчитывая не сразу уснуть, вдоволь налюбоваться ковшом Большой Медведицы, ярко опрокинутым над землей, Млечным Путем из кованого серебра, уходящим в бесконечность, послушать затаенные звуки ночи. То грустные, то радостные мысли бродили тогда в ее голове. Вот она, маленькая, обреченная после определенного срока на небытие песчинка, несется на круглой поверхности Земли по необъятной вселенной. Она не одинока; не говоря уже о маме, у нее есть Мария, Миша и, наконец, просто люди вокруг, пусть даже не знакомые, но не исключено, что и они при случае могут помочь, ободрить!

На темно-густом куполе неба звезды высвечивались все ярче, выпуклее, и если сощурить глаза, не отрываясь смотреть на одну из них, то можно увидеть, как лунно-золотые лучи звезды отвесно падают на Землю, соединяясь с ней. Это чудо соединения вызывало в Насте восторг, ощущение силы и бесконечных возможностей — все превозмочь, всего добиться...

Настя села, обхватила колени руками. В нескольких шагах от нее за отцветающими яблонями похрапывал сын тетки Акулины. Давно уже перевалило за полночь, судя по притихшему в парке духовому оркестру, а Настю подмывало желание взять карандаш в руки и записать в дневнике все нахлынувшие на нее мысли: встречать жизнь с ее возможными бедами, как встречал отец, даже отбывая свой срок в царском каземате; не терять присутствия духа; верить в будущее, которое, разумеется, нужно приближать всеми силами, а не сидеть сложа руки. Отец, как рассказывала Мария, не доучившись в детстве, сумел за решеткой изучить основные труды Ленина и выйти на волю профессиональным революционером. Вот пример, достойный подражания, а она — Настя — его родная дочь, да еще говорят, вылитая копия!

...Шаги по коридору вернули Настю к действительности. Она очнулась, поспешила спрятать заявление в изношенный парусиновый портфельчик.

Возвратившийся из театра Михаил внимательно посмотрел на свояченицу, увидел покрасневшие глаза и все понял.

— Не горюй, — весело сказал он, — есть предложение, что мою персону после окончания училища оставят на шестимесячные курсы режиссеров. За полгода устроишься куда-нибудь. А мы пропишем тебя, оформим иждивенческую карточку. Живи, не тужи!

— Спасибо, Миша, вот это здорово!..

По утрам Настя стояла в очередях за продуктами по карточкам, потом варила на примусе незатейливый обед, помогала Михаилу переносить уголь с улицы в котельную.

Мария с Михаилом, как могли, скрашивали ее жизнь: водили по музеям в выходные дни, в театр, благо по студенческому удостоверению Михаила билеты продавались с большой скидкой. А чтобы освободить девушку от стряпни, дважды в неделю всей семьей обедали в столовой, отрезая по одному талону от каждой продуктовой карточки.

Эти дни для Насти неожиданно стали праздниками. В шумной, всегда переполненной студенческой столовке в проезде Художественного театра — потолок с лепными украшениями, зеркальные окна — Настя забывала про свою неустроенную жизнь.

Кругом молодые люди, смех, разговоры за обедом с неизменным меню: вобла в супе, вобла с картофельным пюре. И такое впечатление, будто все посетители столовой знакомы между собой.

Настю здесь тоже, как видно, принимали за свою, и она однажды очень удивилась, когда солидный парень в роговых очках почему-то заговорил с нею, а не с Марией, хотя девушка искренне считала, что рядом с сестрой ее невозможно заметить!

Он спросил, где она учится, не с одного ли они рабфака?

— Нет, — отвечала Настя, — я только еще поступаю, но меня нигде не принимают...

— А я вам дам дельный совет, — сочувственно заговорил рабфаковец, — вставайте-ка на биржу труда, есть такая для юношества, и зарабатывайте себе трудовую биографию. Тогда вам сам черт не брат, куда захотите — туда и поступите!

— Ну вот, на нашу Настеньку уже пареньки стали заглядываться, — пошутил Миша.

Настя вспыхнула и не знала, куда девать глаза от смущения.

Мария сидела как будто безучастная и думала о чем-то своем.

— Настенька, — вдруг обратилась она к сестре, — в самом деле, почему бы тебе не пойти учиться в фабрично-заводское училище. Например, у нас на заводе скоро начнется набор. Учебный комбинат вне всякой очереди сдали. Я, можно сказать, сама его строила. Или тебе обязательно в техникум хочется?

— Да нет, вот уж совсем не обязательно! — живо отозвалась Настя, очень довольная предложением сестры. — Только бы приняли! — прибавила она с плохо скрытой тревогой.

— Примут. А если случится какая заковыка, то тут я в состоянии тебе помочь.

Вернувшись домой из столовой, Настя села за дневник.

«У меня, кажется, наконец, намечается перелом в жизни, — записала она. — А все сестра и ее великодушный муж! Он меня опекает, как, наверное, опекал бы родную сестренку. Вот и эту толстую клеенчатую тетрадь, в которой я сейчас пишу, подарил он. «Дневник, — сказал он мне, узнав про мое увлечение литературой, — неизбежная принадлежность каждого пишущего человека». Да, по дороге домой в трамвае Миша высказал мне одну очень умную вещь, что если я собираюсь посвятить себя литературе, то тем более мне необходимо иметь какую-нибудь профессию, чтобы потом не высасывать материал из пальца. А быть рабочим человеком в нашем советском обществе — большая честь!

Разумеется, большая. Какие могут быть сомнения. Лишь бы поступить!»

На другой день, выяснив, какие требуются справки, Мария с Настей поехали на биржу труда для подростков.

К бирже по улице тянулась огромная очередь неустроенных подростков. Здесь было оживленно и весело, как в студенческой столовке. В очереди уверенно говорили о фабрично-заводских училищах при строящихся гигантах первой пятилетки и о тех счастливчиках, у кого было семилетнее образование. Их-то с руками оторвут, научат управлять сложной техникой! Им обеспечены продуктовые карточки первой категории, а через два года они костяк и цвет рабочего класса!

Чем ближе продвигалась очередь, тем страшнее становилось Насте: неужели и тут ее не примут?

У заветного окошечка на Настю даже не взглянули, а сразу сунули для заполнения анкету.

Во втором окошечке анкету приняли и вручили памятный ярлычок, когда и куда явиться на профотбор, который должен был определить склонность к той или иной профессии.

Мария сама сдавала Настину анкету. Показав свои документы, она попросила, чтобы сестру направили на завод, где работает она. Ей обещали, сделав на анкете пометку.