Вера Щербакова - Февраль - кривые дороги

— Буржуй он, ты понимаешь, Настя? — втолковывала Мария сестренке и принципиально не притрагивалась к ирискам «Кис-кис», которые гость завел обыкновение приносить им в небольшом пакетике. — Ну и удружила нам маманя!

Мария сама первая однажды заговорила с матерью. Волнуясь она сказала ей:

— Я не имею права распоряжаться твоей жизнью — выходить тебе замуж или нет. Но, мама, пойми, за кого? Мы с Настюшкой не согласны... Самохин — отживающий элемент. Дадим вот нэпачам по шапке, и загремит он вверх тормашками... И ты с ним, значит, вместе?

Ксения Николаевна, давно ожидавшая этого разговора, была готова к нему. Лицо ее стало холодным, замкнутым.

— Молоды еще мать учить. Поживите-ка с мое! — и чтобы пресечь всякие попытки дочерей к дальнейшим разговорам на эту тему, принялась шить себе подвенечное платье.

Ксения Николаевна считала, что ей повезло. Надоело перебиваться с хлеба на воду, да и недолговечно бабье счастье: вон уже в черных волосах седые паутинки россыпью. Спасибо еще, что фигурой поджарая и смуглый румянец на щеках, несмотря на лишения.

Пугала Ксению Николаевну дочь Родиона Гавриловича, Тоня, на два года постарше Насти. При первом визите будущей мачехи она не пожелала выйти из своей комнаты, и, пока они один на один сидели с Родионом Гавриловичем за столом, через дверь, не переставая, доносился плач.

Ксения Николаевна, наконец, не выдержала, потянулась за косынкой. Губы ее собрались в оборочку.

— Извини, Родион Гаврилович, но с таким началом у нас с вами жизни не наладится. Вашей дочке я не хочу вставать поперек пути. Бог с ней...

Рябое лицо хозяина покрылось испариной. Он поднялся со стула, загородил дорогу.

— Не горячись, Ксюша, Тонюшке с нами не жить. Дядья по материнской линии ее к себе требуют. Люди они состоятельные, а мы твоих детей на ноги поднимать будем...

Мария наотрез отказалась присутствовать на свадьбе матери и старалась отговорить Настю. Однако, взглянув в лицо Ксении Николаевны и увидев у нее слезы на глазах, проговорила с досадой:

— Ах, да делай как хочешь!

Насте было все интересно: венчание в церкви, мать под вуалью в белом платье, будто молодая девушка, новый отец в нарядном костюме с цепочкой от часов.

При виде стола с закусками у Насти разбежались глаза, и она впервые не одобрила поступка сестры.

Настя сидела по правую руку от матери и чинно ждала, когда та положит ей что-нибудь на тарелку. Чего стоила, например, одна колбаса с чесноком! А дом в несколько комнат, для них с сестрой — отдельная, с двумя окнами в сад. Кто-то позаботился о кроватях под пикейными одеялами; кроме того, в комнате стоял стол, два венских стула и шкаф с зеркалом во всю дверцу. Нет, как ни дуйся Мария, а придется ей примириться с замужеством матери.

Но что всего больше пришлось Насте по душе — это местоположение дома, в конце города у железной дороги. Мимо окон, совсем невдалеке, днем и ночью проходили пассажирские и товарные поезда — любуйся на них сколько хочется! Сестру не всегда допросишься сходить на станцию, одна же Настя не решалась. У городских мальчишек, видно, только и было всех забот в жизни, что колотить девочек и кричать им вслед несуразные прозвища: «Эй, Тыква, куда топаешь? Поворачивай оглобли назад!» Обидно, да что сделаешь, приходилось терпеть и прибавлять шагу.

Со сводной сестрой Настю познакомил отчим и заставил поцеловаться.

— Будешь меня слушаться? — спросила Тоня, когда они остались вдвоем. — Учти, это непременное условие!

— Буду, — согласилась Настя и для чего-то добавила: — А я в школе учусь. От вас далеко мне ходить...

— Твоя мать злая?

— Что ты, вот уж нет, — поспешила заверить ее Настя.

— Ну да мне наплевать. Не понимаю я отца, за сорок лет перевалило, старик уж, и не постыдился жениться! Как ты думаешь? Впрочем, что я спрашиваю, твоя мать тоже в уме рехнулась.

Настя покраснела, хотела было возразить, вспомнив, какой молодой казалась ей мама в церкви, но Тоня, тряхнув своими густыми пшеничными волосами, ушла от нее, шурша розовым шелковым платьем с воланами. Такого красивого платья Насте не доводилось еще видеть ни на одной девочке.

«Ага, рассердилась, — подумала Настя с запоздавшим чувством удовлетворения. — Теперь наша мама тут хозяйка, как говорила соседка».

Хозяйки из Ксении Николаевны не получилось. Родион Гаврилович сам за всем доглядывал в доме, а на расходы давал деньги по выдаче и требовал скрупулезного отчета, куда и сколько потрачено.

— Копеечка рубль бережет! — умильно приговаривал он.

От второй супруги он вскоре потребовал, чтобы она привыкала к торговле и при случае подменяла его.

Потом отчим попробовал взяться за Марию. Настя однажды была свидетельницей того, как он отчитывал сестру: в невесты девка тянется, а все в курьерах бегает, и не стыдно... Он, Самохин, в городе не из последних, в божьем храме избран церковным старостой.

— Внуши ей, мать! Видишь, стоит насупившись, названому отцу в глаза не смотрит. За хлеб, за соль благодарить нужно.

— Свое ем, не ваше, — отвечала Мария и обжигала отчима взглядом.

Мокрой курицей сидела Ксения Николаевна, не смея слова поперек сказать расходившемуся супругу.

— И еще вот что, — не унимался отчим. — Наперед предупреждаю, с комсомолией этой самой кончай вязаться... Беспутство там одно. Девок от парней не отличишь: затылки голые, папироски курят. Батюшка мне уже попенял на днях, что не зрит в церкви отроковицы Марии... Вот ведь как, в лицо все мое семейство знает! — хвастливо закончил Родион Гаврилович.

Мария гневно вспыхнула, отчеканила дрожащим голосом:

— Наш отец был большевик, не забывайте этого. А яблочко от яблони, как известно, недалеко падает. В церковь вы меня ходить не заставите. И Настеньку не смейте трогать!

Отчим схватился за ремень, Мария с ухмылкой смотрела на дрожащие руки Самохина.

— Эй, поостерегитесь, без ремня штаны могут свалиться. Осрамитесь, церковный староста.

Родион Гаврилович сложил ремень вдвое, замахнулся. От щек Марии отхлынул румянец, но она не сдвинулась с места. Не сдвинулась и Настя, стоящая рядом с сестрой.

— Попробуй хлестни! Сию минуту заявлю куда следует. Защитники у нас найдутся, — погрозила Мария.

— Родя, Родя... — залепетала мать и повисла на руке у мужа.

Он хлестнул раза два по стулу, разрядил свой гнев; такая отпетая и впрямь нажалуется, греха не оберешься!

— Ты вот что, намекни ей, пусть убирается из моего дома, — говорил он жене несколько минут спустя. — Сама видишь, скандалы кажинный день. А мы бы с тобой зажили душа в душу. Чем я для тебя плох? Всем ты у меня обеспечена. И Настюшку с пути совратит...

Гладко причесанная, с глянцевитыми волосами, голова Ксении Николаевны опускалась все ниже и ниже, из глаз закапали слезы. Но от молчания ее веяло несогласием. Никуда она не прогонит от себя родную дочь, и пусть он не требует от нее невозможного.