Вера Щербакова - Февраль - кривые дороги

Михаил ему понравился: парень обходительный и собой недурен, хотя, как известно, с лица воду не пить. Он сам, вон, красотой не славился, а жен брал красивых.

Собрали угощение на стол, посидели. Хозяин дома первым делом расспросил про родителей — кто они, чем занимаются. Михаил сказал, что живут родители в Астрахани, отец работает на паровозе, мать занята по дому.

«Ага, невысокого, значит, полета, — с удовольствием отметил про себя отчим. — Чем не пара ему наша Мария!» — и удвоил внимание к молодому человеку.

За столом Михаил вел себя, по наблюдению Родиона Гавриловича, «по-городскому»: ел и пил, как у себя дома, не дожидаясь особого приглашения. За словом в карман не лез. Пришел в восхищение от порядка в саду, чем польстил хозяину, перед Ксенией Николаевной расхвалил способности ее дочерей.

Настю Михаил окончательно завоевал общительностью: поговорив с нею о школе, посмотрел тетрадки, похвалил за аккуратность.

Увидев висящую на стене балалайку, лихо сыграл «Барыню», «Во саду ли в огороде», затем по просьбе отчима «Златые горы».

— Теперь все, — шепнул он Марии, — моя программа исчерпана. Бери слово ты!

Мария встала.

— Мама, я невеста. Миша мне предложение сделал, — выпалила она. — Можете поздравить нас!

— Да, да, мы жених и невеста со вчерашнего вечера, — подхватил Михаил, поднимаясь вслед за Марией и для чего-то подобострастно кланяясь: сначала Ксении Николаевне, потом отчиму и, чуть помедлив, Насте.

Поклоны эти, как Михаил то ли слышал где-то, то ли читал, входили в ритуал сватовства. Ну, а если и нет, все равно не будут лишними.

Жених явился не с пустыми руками: подзаняв денег, купил невесте крепдешиновый отрез на платье, на который он очень надеялся в случае нелегкого разговора с родителями. Михаил поспешил вытащить его из портфеля и развернуть на столе. Отчим уставился на подарок. Сейчас на радостях он положил про себя справить падчерице приличное приданое: шубу к зиме, никелированную кровать с шарами.

На свадьбу, как видно, тратиться не придется: соберут чаишко, поздравят по-советски, тем и ограничатся.

— Умно поступаете, молодой человек, вступая в законный брак, — приосанившись, отвечал Михаилу Самохин. — Поздравляю, поздравляю!

Но тут в голос с причитаниями заплакала Ксения Николаевна:

— Господи, шаг-то какой серьезный в жизни сделали, а жених всего первый раз в дом пожаловал.

— Ничего, мать, зашагают, — перебил ее Родион Гаврилович. — Зятек закончит учение, дочь в столицу переедет. Папашу с мамашей уведомили насчет брака? — обратился он к Михаилу.

Не успел жених и рта открыть, как вмешалась Мария;

— До свадьбы целый год, уведомим. А Миша скоро уезжает, у него практика кончается.

— Так, так... уезжает, — неприязненно пробормотал Самохин, а про себя подумал: «Ну, за год много воды утечет. Хитер парень!»

Ксения Николаевна только головой качала, продолжая тихо всхлипывать.

Она уже давно собрала дочери сундучишко: одеяло стеганое, одеяло пикейное, кружевное покрывало собственной вязки, перину, две подушки, несколько смен постельного белья, полотенца холщовые, еще бабкины, с вышитыми концами.

Все последние вечера перед отъездом Михаил проводил у Самохиных.

Мария высылала Настю встречать жениха у калитки:

— Попридержи, пожалуйста, пса, как бы балалаечника не покусал!

Родион Гаврилович, зорко присматриваясь к Михаилу, решил, что у парня, по всем приметам, легкий характер, на сегодня есть обед — и ладно, о завтрашнем дне такой не печалится. Артист, одним словом... Падчерица помыкает им, как в голову взбредет, а он даже удовольствие от того испытывает.

Жених с невестой расставались до будущего лета. Родион Гаврилович негодовал на падчерицу — хоть бы всплакнула для приличия, поубавила свои хиханьки да хаханьки.

Отчим с матерью и Настей увязались провожать будущего зятя на станцию, снабдив его домашними гостинцами.

Звонок, последние рукопожатия, затем румяное лицо Михаила уже в окне вагона.

— Проводили соколика, и поминай как звали! — вдруг проговорила стоявшая рядом с Самохиным незнакомая баба.

Родион Гаврилович сердито обернулся к ней, прошипел:

— Чего каркаешь, старая ворона, — и оттеснил бабу плечом. Изъеденное оспой широкое лицо его сразу взмокло. Самохин боялся чужих наговоров.

Помолившись однажды богу усерднее, чем всегда, Самохин, отметая дурные слухи насчет ликвидации частной торговли, принял решение, давно не дававшее ему покоя: переехать в пустовавшую рядом более вместительную палатку.

Для расширения торговли Самохину пришлось занять денег у Тониных дядей под вексель, иначе они ему не давали — не верили.

Из Москвы на сей раз Родион Гаврилович привез два больших тюка ходового товара.

В новой палатке сделали ремонт, отслужили молебен, окропили святой водой углы, и началась торговля.

— Тузеет Самохин, ишь как размахнулся! — завистливо поговаривали торговцы и первые ломали перед ним картузы.

Но ходила и другая молва среди тех, кто похитрее: напрасно, мол, тужится, выставляет себя напоказ!

Родион Гаврилович спустя недели три уже был не рад, что влез в долги. Он придирчиво пересчитывал ежедневную выручку и при этом прятал глаза от жены. Похоже, и впрямь пробил конец частной торговле. В городке как грибы росли государственные лавки с продавцами в форменных халатах. Торговали они по твердым ценам, и конкурировать с ними было трудно.

Налог финансового отдела окончательно подкосил Родиона Гавриловича. Он растерялся, сразу постарел от беспокойства за дальнейшую жизнь. На похудевшем лице его стала особенно заметна рябина. Он старался скрывать положение дел от жены, но на долго ли? Стукнет срок уплаты по векселю, и если у него не будет к тому времени наличных денег, то придется продавать дом.

На милость бывшей родни едва ли приходилось рассчитывать.

Теперь Родион Гаврилович не пропускал ни утренние, ни вечерние богослужения, иногда во вред своему торговому делу.

Зато в храме душа его успокаивалась в размышлениях, что все тленно на земле и человек смертен. Стоит ли убиваться о завтрашнем дне?

Он молился неистово, самозабвенно. Из церкви обязательно приносил просфору и раздавал ее домашним.

Настя к своей доле присоединяла долю матери в расчете угостить потом собаку, украдкой, конечно, ибо отчим не потерпел бы такого святотатства.

К престольному празднику Родион Гаврилович собрался навестить дочку и заодно помолиться в Яхромской церкви со стеклянным куполом, памятной с детства. Покойница матушка, бывало, приподняв его головку, говорила про ангелов, летающих в небушке на крылышках.

Родион Гаврилович много надежд возлагал на эту поездку, главным образом, еще и потому, что собирался просить братьев первой жены повременить с взысканием долга: «На коленях буду ползать, умолять, лишь бы не разорилось родное гнездо! Не звери же они, может, и посочувствуют!»