Вера Щербакова - Февраль - кривые дороги

Мария, как могла, успокаивала Настю и была очень довольна, когда та, наконец, вернулась из ФЗУ в хорошем настроении, выложив на стол три соевых коржика.

— Угощайтесь — с моей стипендии!

— А у нас новость, — заговорил Михаил, переглянувшись с женой. — На режиссерских курсах объявили, куда я распределен.

И он рассказал про районный город Ивановской области, известный на всю страну текстильным комбинатом, с хорошим клубом и налаженной самодеятельностью. Будущий режиссер знал, что рабочая аудитория самая благодарная, и клуб, разумеется, не из бедных: костюмы, декорации для постановок при надобности выписываются из самой столицы.

— А перспектива какая, вы представляете? — говорил Михаил жене и свояченице, блестя глазами. — Поработаю годика три-четыре засучив рукава, собью талантливый костяк исполнителей, вдруг бац — приказ: присвоить театру звание профессионального! Выпадало такое везение нашим выпускникам, и не однажды. Сейчас уже кое-кто из них в заслуженных красуется! А я, сами знаете, работать люблю и умею... Что же касается тебя, Настенька, то вот мой совет: закончишь ФЗУ, поступай в вечернюю школу или на курсы подготовки в институт. Нельзя зарывать свои способности в землю, никто не похвалит за это! Станешь ты писателем или нет — предугадать трудно, а быть образованным человеком совершенно обязательно! Верно я говорю, Маруся? — обратился он, как всегда, за поддержкой к жене.

— Да, разумеется, — несколько рассеянно отвечала Мария. Ее беспокоило другое: малопрактичная, всецело находящаяся на ее попечении Настя остается в Москве одна, хотя и в общежитии... И это невольно омрачало старшей сестре все радости, связанные с предстоящим отъездом.

— Голодная не останусь, без пальто зимой не пойду, — возражала Настя на все Мариины страхи.

В считанные перед разлукой дни сестры стремились подольше быть вместе. Они находили, о чем поговорить, а главное, о маме. Было время, когда Ксения Николаевна, несмотря на все старания, не могла устроиться на работу, и Мария материально поддерживала ее. Сейчас она имела возможность взять мать с собой, но Ксения Николаевна не соглашалась обременять молодую семью, о чем откровенно писала дочери: «Извини, Манечка, за отказ, очень уж приятно есть свой кусок хлеба. Да и с дорогой могилой вашего отца больно разлучаться».

Мария в душе предвидела нечто подобное, и все-таки ее очень огорчало, что все-то они теперь будут врозь.

— Ну, ничего, скоро в гости к нам приедешь, — говорила она, утешая себя и Настю. — До нас всего ночь езды. А у тебя каникулы в конце марта...

Уезжая, Мария оставила сестре, казалось бы, все необходимое: керосинку, лампу-«молнию», несколько кастрюль, а про часы забыла. Они жили по Мишиным карманным на цепочке, и часы отбыли с их хозяином.

Настя схватилась к вечеру в первый же день отъезда сестры и, не мешкая, собралась в магазин купить ходики. Она знала, что они стоят недорого, вполне по карману ей.

В магазине вся стена была увешана ходиками с цветными гирями, расписным ободком, и все весело тикали.

В отличном расположении духа, с покупкой в руках Настя вернулась в опустевшую комнатушку, немедленно вбила гвоздь в стенку, обшитую досками, повесила часы. И тут случилось непредвиденное: ходики то бежали, то еле двигались, а затем, будто изнемогая, застывали в неподвижности.

Настя прилаживала ходики и так и этак на неровной стене, часы не слушались ее. Настю охватило отчаяние: не просить же Антонину разбудить ее в шесть утра! С другими жильцами дома она не была знакома, да и, судя по погасшим окнам, все уже спали.

Всю ночь Настя боролась со сном, то сладко засыпая, то вынуждая себя проснуться, встать на табуретку и посмотреть на улицу: не появились ли прохожие?

Из подъезда дома Настя вышла вместе с дворником, заступающим на работу. Падал снежок, было зябко в поношенном пальтеце. Кругом ни души. Не будучи боязливой, Настя все же предпочитала не оглядываться по сторонам. Минут через пять со стороны Комсомольской площади загромыхал по рельсам грузовой трамвай с открытой платформой. Вела его женщина. Эта минутная близость к человеку, промелькнувшему за стеклом, приободрила Настю. Она стала думать о Клаве Кузнецовой, которая, наверное, спокойно спит на своей кровати в общежитии, и о том, что не сегодня-завтра они заживут с ней в одной комнате. Тогда прощай старый дом, прощайте ненавистные зеркальные окна Антонины, откуда не раз могли видеть ее глаза Федора Коптева!

От сестры часто приходили письма, написанные несколько торопливо, но всегда с хорошими известиями. Миша работой доволен, и им тоже довольны: администрация, кружковцы. На первый его концерт зрители валом валили, и молодой режиссер сразу приобрел популярность.

«Скажу тебе, Настенька, по секрету — я не тщеславная, но, ей-ей, приятно — все-то знают нас, уважительно здороваются. Тут местный выговор на «о». От кружковцев Миша требует московского произношения. Пока они сбиваются и получается потешно. В театральном кружке, вернее, в студии, как не без гордости величает режиссер свой коллектив, много способных ребят, серьезно увлеченных сценой. Сейчас готовят «Чужого ребенка».

Что касается меня, то я определилась в слесари-ремонтники на текстильном комбинате. Месяца два предстоит поработать в учениках, ибо, сама понимаешь, дело в какой-то степени для меня новое. Комбинат после нашего завода кажется мне патриархальным, хотя бы за одно то, что окна его смотрятся в большой пруд, или, как ткачи называют, озеро. Вот приедешь к нам в гости, я тебя повожу по его цехам. Мы уже с Мишей считаем дни до твоих каникул».

— Ну, готовься, Настюха! — выслушав Мариино письмо, комментировала Клава. И на первом же групповом собрании, когда распределяли ордера на верхнюю одежду, потребовала Воронцовой ордер на зимнее пальто.

— Она сама не попросит, а ей нужно! В материнских обносках ходит, — напористо говорила Клава, хотя никто не возражал.

Узнав в магазине, что пальто стоит двадцать пять рублей — целая месячная стипендия! — Настя рассердилась на свою попечительницу:

— И чего горланила, когда не по зубам!

— По зубам. У Филиппа займем. У него водятся дензнаки, — не отступала Клава и добилась своего.

В магазине выбирать было не из чего, пальто оказалось Насте широко, длинно, и все же покупательница осталась довольна: никакого сравнения со старым, кургузым!

Обитательницы Настиной комнаты расхвалили покупку, а что касается излишка в длине и ширине, то, не долго думая, дружно решили пальто обрезать, сшить к нему поясок с красивой пряжкой, и Настя может запахнуться по фигуре тютелька в тютельку!

Через два часа переделка была закончена и бурно одобрена. Теперь примеряли пальто все по очереди с нескрываемой надеждой при случае покрасоваться в нем. Жилички комнаты ни во что ставили личную собственность и носили свои вещи коллективно. Это очень украшало жизнь!