Константин Паустовский - Том 9. Письма 1915-1968

Я сколько можно перевел датировку на короткую и простую. Например «7–8 мая», «10 сентября» без указаний дней недели. Числа 17–18 июля я приеду в Москву (по своим «сердечным» делам). Как приеду, тотчас позвоню Вам.

Здесь жара несусветная, от этого городок спит, и даже не слышно гармоники.

Привет всем Вашим. Татьяна Алексеевна кланяется.

Всего Вам доброго.

К. Паустовский.

29 июля 1964 г. Таруса

Лидия Николаевна^ дорогая, давно от Вас не было никаких вестей. Мы уже начали беспокоиться. Пишите мне хотя бы открытки в несколько слов и не обращайте внимания на то, что я плохо отвечаю. Не знаю почему, но я с трудом пишу письма, в этом отношении я совершенно бездарен.

Что у Вас, здоровы ли Вы? А я не писал так долго потому, что около пяти месяцев пролежал в больнице с инфарктом миокарда. Слег я в декабре прошлого года в Севастополе, лежал в Морском госпитале, потом мы переехали в Москву, и здесь я опять заболел и вышел из больничного состояния только месяц назад. Теперь мы в Тарусе. Галка работает в Москве. Она опять с нами…

После болезни я уже начал работать (пишу, между прочим, седьмую автобиографическую книгу). И если Гал-лимар решится издавать весь автобиографический цикл, то и у Вас будет «прорва» работы. Теперь я жду французское издание «Начала неведомого века». Спасибо за присланные книги и за Ваши милые подарки, особенно за фото. Матисс и Шагал висят у меня в тарусском кабинете на сосновых бревенчатых стенах. А книга об импрессионизме вызывает дикую зависть у всех друзей.

Когда мы увидимся, — не знаю. Не собираетесь ли Вы в Москву? Какие у Вас планы на этот год и на лето? Английское издательство Коллинз выпускает всю серию «Повести о жизни», и в связи с этим я получил от него приглашение приехать в Англию с Татьяной Алексеевной и Галкой в конце сентября этого года, — в это время выйдет первая книга («Далекие годы»).

Сейчас Союз писателей уже оформляет эту поездку. Теперь все дело за врачами, — разрешат ли они мне ехать в Англию. Врачи вообще настроены против всяких перемен климата, даже не пускают меня в Крым.

В Нью-Йорке уже вышли первые книги «Повести о жизни» в издательстве «Пантеон Пресс». Изданы прекрасно. В Америке у «Повести о жизни» «большая пресса».

Вот все, чем я могу перед Вами похвастаться. Я по-мальчишески мечтаю о Луаре, Франции, Париже. Я должен научить месье Кана удить рыбу.

Виделись ли с Арагоном? И с Эльзой Триоле? Правда ли, что летом они живут на мельнице (водяной или ветряной?) где-то около Рамбуйе? Если Вы их увидите, то передайте поклон от меня. Спасибо Леле за фото. Она — гениальный фотограф. Даже я на ее фото похож на человека, а не на обезьяну, как на всех других фотографиях.

Кстати, если увидите Арагона, скажите ему, что недавно в Москве вышла очень талантливая книга нашего молодого писателя Бориса Балтера «До свидания, мальчики!». Не издаст ли Арагон ее во Франции?

Пишите! Я торжественно обещаю не молчать так долго и тотчас отвечать.

Где Кодрянские? У нас в Москве были Натали Саррот, мадам Ляншон и Андроников.

Огромный привет от нас всех Леле, Поль, месье Кану. Все Вас целуют.

У нас жара. И сильные грозы.

Целую Вас.

Ваш К. Паустовский.

В Авиньоне, в форте Сент-Андре, Татьяна Алексеевна выкопала крошечный дикий ирис, завернула его в мокрую бумагу и привезла в Москву. Здесь мы его высадили в вазон, а потом — в сад в Тарусе, и он превратился в огромный цветок…

Июль 1964 г. Таруса

Дорогая Тамара Владимировна!

Посылаю последнюю папку — переписку с Горьким и К. Худяковым.

Правки и в первой и во второй рукописи мало.

Мне кажется, что в коротких комментариях надо сказать о Худякове и об отношении к нему Всеволода Вячеславовича.

Кроме того, в письмах к Горькому Всеволод Вячеславович упоминает о каком-то возмутившем его поступке Ставского. Неясно место. Может быть, его следует расшифровать.

Вообще купюр и поправок в «Переписке» мало. «Дневник» великолепен, честен и правдив до предела и займет важное место и в нашей литературе (мемуарной) и в истории. Исподволь, медленно, но ясно раскрывается эпоха. И раскрывается удивительный, чистый сердцем и бесконечно талантливый человек, Всеволод Вячеславович.

Посмотрите, пожалуйста, мою легкую правку. Не пугайтесь орфографических поправок, их немного. В частности, обращение «Вы» я всюду заменяю на «вы» (с маленькой буквы). Большое «Вы» пишется только в личных письмах, а в прозе (я расцениваю «Переписку» как явление литературное) не нужно, — оно придает прозе ненуж-по-торжественный вид. Отдельные места потрясающие, хотя бы то место, где голодный В. В. выхватил из корыта для поросят корку хлеба.

«Переписка» — это «кладовая» (любимое выражение Пришвина) интереснейших и значительных высказываний Горького и столь же значительных мыслей Всеволода Вячеславовича.

Всеволод Вячеславович рассказывает, как простой наш солдат, увидев прекрасную землю — Украину, воскликнул:

— Тут за одну красоту воевать можно!

И вот об этой красоте и душевной и природной, красоте России и свидетельствуют и «Дневпики», и письма Всеволода Вячеславовича. Многие куски из «Дневника» и «Переписки» написапы совершенно литой, лаконичной и как бы скульптурной прозой. И я думаю, что язык, самый стиль писателя коренятся в его огромном жизнелюбии.

Тамара Владимировна, прочтите рукопись самым придирчивым образом и, ежели что не так, скажите мне.

Комментарии лучше кого бы то ни было сделаете Вы. Ни однн исследователь не может узнать о жизни Всеволода Вячеславовича столько, сколько знаете Вы.

Очевидно, в конце месяца я приеду в Москву «проверяться» у врачей, и мы увидимся.

Привет всем — Тане, Коме, Мише с чадами и домочадцами.

Будьте здоровы.

Ваш К. Паустовский.

9 августа 1964 г. Таруса

Дорогая Тамара Владимировна!

Спасибо за письмо. Я рад уже тому, что Вы довольны. Некоторая неожиданность, — посылаю Вам вторую папку «Мыслей» раньше первой. Так как-то случилось, что я начал читать вторую папку раньше первой. Думаю, что это не имеет значения, — «Мысли» развиваются совершенно свободно и не подчинены какой-либо последовательности во времени.

«Мысли» — это целый кладезь ума, остроты, эрудиции, прорывов в неожиданные области психологии творчества. Это мысли человека, думающего непрерывно, и в этом их сила и значение. Я чуть-чуть прикасался кое-где к тексту, но некоторые абзацы вычеркнул, — они показались мне сложными для обычного читателя, а кое-где записанными слишком схематично, только «для себя».

Посмотрите, пожалуйста, те места, где стоят вопросительные знаки. Для меня опи неясны, и если их нельзя прокомментировать, то, может быть, их лучше снять.