Константин Паустовский - Том 9. Письма 1915-1968

И я с небывалой остротой вдруг ощутил, что не только оставляю часть своего сердца в Польше, но и что Польша стала неотъемлемой частью моего существа.

Польша дорога мне своим вольнолюбием, которое не умирало в самые мрачные и безысходные годы ее истории. Мало найдется народов в Европе, на долю которых выпало столько трагических испытаний, сколько пришлось пережить польскому народу.

Я горжусь, что меня удостоили премии имени Влодзи-межа Петшака, в дни героического варшавского восстания отдавшего жизнь за то, чтобы Польша была Польшей.

И лишь одно омрачает мою радость: болезнь, приковавшая меня к постели, не дает мне возможности сегодня быть с вами.

31 марта 1968 г. Москва

Дорогой господин Коэн, я получил Ваше письмо от 19 января 1968 года, а также письмо Секретаря Вашего Университета господина Финч от 11 марта.

Сожалею, что тяжелая болезнь не позволила мне своевременно ответить Вам, господин Президент, и с опозданием приношу свои извинения.

Из письма с признательностью узнал о том, что Ваш Университет предлагает мне высокую честь принять степень Доктора Литературы, honoris causa.

Я был бы рад лично присутствовать в Принстоне в день присуждения, но врачи еще не разрешают мне длительных путешествий — и, если мое вынужденное отсутствие не нарушит установленного порядка, я буду счастлив принять Ваше столь лестное для меня присуждение.

С искренним и глубоким уважением

К. Паустовский.

31 марта 1968 г. Москва

Дорогая госпожа Вильерс!

Я получил Ваше письмо от 16 мая 1967 года. Уже не помню, ответил ли. Я очень тяжело болен, и, если задержал ответ, простите великодушно.

Конечно, я не имею никаких возражений против издания моей книги для слепых. Если это не потеряло смысла, то делайте все так, как Вам нужно.

Прошу Вас, если это необходимо, передайте мое согласие Национальному Институту Слепых.

Еще прошу Вас передать привет господину Коллинзу и его жене, а Мане доброго здоровья и хорошего настроения.

С глубоким уважением к Вам

К. Паустовский.

2 мая 1968 г.

Милый Яшин, я тоже болен и поэтому не могу прийти к Вам сейчас, чтобы немного утешить Вас. Держитесь.

Нас осталось мало — лес редеет и мы должны беречь каждое дерево, беречь себя и верить, что все будет хорошо.

Целую Вас, привет Злате Константиновне и детям.

Ваш К. Паустовский.

Девятый том, заключающий первое посмертное Собрание сочинений К. Г. Паустовского, принципиально отличается от предыдущих восьми. Он состоит из писем. Если в предшествовавших томах опубликованы произведения, предназначавшиеся для печати, то в этот том входят вещи, большая часть которых была обращена не к широкой публике, не к читателю, а к отдельным конкретным лицам и не преследовала решительно никаких литературных целей.

Письма, особенно в тех случаях, когда они принадлежат перу писателей, принято называть эпистолярным жанром. Из этого как бы следует, что они представляют собой один из видов литературы. аналогичный другим жанрам, — скажем, рассказу или стихотворению. Термином «жанр» в данном случае пользоваться можно крайне осторожно. Если повесть или роман, развертывающиеся в форме писем, по праву принадлежат, как говаривали в старину, к изящной словесности, то вряд ли то же самое можно сказать о частной переписке, идущей между писателем и многоликими его корреспондентами. Соотношение между письмами и художественными произведениями приблизительно такое же, как между моментальным фотографическим снимком и портретом живописца. Случается, конечно, что моментальная фотография вернее и глубже передает характер человека, чем иные портреты, но это доказывает лишь, что исключения подтверждают правило.

В ничем не стесненной свободе, с какой автор писем обращается к адресату, посвящая его в сокровенные обстоятельства своего бытия, нимало не опасаясь, что доверительные признания, которые он делает, станут в скором времени достоянием гласности, таится одна из самых привлекательных особенностей эпистолярного наследия писателя. Подспудно автор писем, если он снискал признание и имя его приобрело известность, отдает себе отчет, что рано или поздно, когда его уже не будет в живых, все, написанное им, может удостоиться общественного внимания и, стало быть, не избежать этой участи и письмам, но соображения об их проблематичной судьбе не могут пе отступать на задний план, вытес-няясь ближайшими насущными мотивами, побуждающими его каждый раз вступать в эпистолярное общение с окружающими. Раскованность и непринужденность, откровенность и прямота, стихийно проявляющаяся потребность выразить то, что он думает и чувствует, не прибегая ни к каким литературным ухищрениям, не ориентируясь на художественный замысел, не оглядываясь на сюжет и композицию, делают письма (равно как и дневники) бесценным документом, проливающим свет на течение жизни и художественное творчество их автора. Следуя друг за другом в хронологической последовательности, они образуют летопись его дел и дней, давая нам возможность, понять, как складывалась и развивалась его личность, характер, судьба.

По первому впечатлению может показаться, что для К. Паустовского, постоянно возвращавшегося в своих книгах к воссозданию собственного жизненного пути, значение писем как автобиографического свидетельства не так существенно, как для других писателей, тяготевших к объективной манере письма и избегавших лирических вторжений на «территорию» своих повествований. Впечатление это обманчивое. Несмотря на то что пережитое и испытанное им легло в основу большей части того, что он написал; несмотря на то что «романические» сюжеты занимали его неизмеримо меньше, чем собственный опыт; несмотря на его активное вмешательство в повествование, где он чаще всего выступал в качестве лирического героя, не только шедшего бок о бок со своими персонажами, но и комментировавшего их мысли, чувства, поступки, произведения Паустовского, включая и автобиографический цикл, никогда не были простым слепком действительности. Обращаясь к событиям и обстоятельствам своего жизненного пути, автор не копировал, а художественно преображал их. Недаром он определял «Повесть о жизни» как «биографию своего современника». И хотя этот современник вобрал в себя характерные черты п свойства его автора, опрометчиво было бы отождествлять их друг с другом. Автор, такой, каким он был в действительности, связан с рассказчиком автобиографического цикла, как прототип к созданному на его основе герою романа или повести.

Нам нет никакого резона сокрушаться по поводу того, что в книгах Паустовского факты изложены и освещены не совсем так, как в его письмах. Сопоставление последних с первыми (и там, где между ними явственно ощутима перекличка, и там, где они обнаруживают несходство) открывает дверь в творческую лабораторию писателя, позволяя увидеть, каким путем он шел, чем руководствовался при создании своих вещей, где строго придерживался фактов и где давал волю воображению, трансформируя их в соответствии с замыслами.