Константин Паустовский - Том 9. Письма 1915-1968

Целую тебя прекрепко.

Твой Пауст.

Посылаю тебе трамвайные билеты из Старой Руссы и Пскова — это, своего рода, музейная редкость.

Недавно мы вдвоем со зверем ездили на шарабане в с. Петровское (вотчина прадеда Пушкина — Ганнибала, «арапа Петра Великого»), дохлая деревенская кляча испугалась поезда, понесла, мчалась галопом, как скаковой конь, но все обошлось благополучно, т. к. и зверь и я сошли, как только увидели поезд и услышали, что кляча хлопает ушами и храпит. До случая с поездом кляча шла шагом и разогнать ее было невозможно, даже если бы бить оглоблей.

Здесь нас зовут «яны». Говорят: «яны» (они) пошли чай пить, яны — добрые».

Места здесь чудесные, — много озер, холмов (это — отроги Валдайских гор), парков, сосновых рощ, цветов и рек.

Димушка, — получил в Михайловском два твоих письма. Спасибо. 5-го июля я написал в Литфонд о том, чтобы продлили путевку, 14-го я буду в Москве и внесу деньги — так что ты не беспокойся.

Очень хорошо, что ты рисуешь и ловишь рыбу, но плохо, что ты плаваешь на глубоких местах, — этого никогда не делай, хотя бы рядом и были взрослые.

Здесь в Михайловском очень хорошо, — много озер, рощ, холмов, песчаных дорог. В Михайловском и Тригорском (в 3 километрах от Михайловского) громадные парки, пруды, масса вековых лип. В Михайловском парке осталась от времен Пушкина еловая аллея, — ей больше 200 лет, — таких елей я еще никогда не видел в жизни. Очень славный домик няни, единственная постройка, уцелевшая от пушкинской усадьбы, — все остальные сгорели в 1918 году. Я живу около Тригорского в погосте Ворониче — рядом с маленькой покосившейся церковью, где Пушкин служил панихиду по Байрону. В Пушкинском заповеднике очень строгие правила — запрещено косить траву, ходить по лесам без дорог (можно ходить только по дорогам), собирать ягоды, ловить рыбу и т. под. — поэтому здесь необыкновенно пышная растительность и масса цветов. Приезжих немного, т. к. это пограничная зона и для приезда сюда нужен пропуск.

В лугах за рекой Соротью против Михайловского парка среди цветов и трав стоит громадный портрет Пушкина (копия портрета Тропинина). В лесах, в полях, в самых неожиданных местах в траве стоят небольшие таблицы с надписями и с пушкинскими стихами, относящимися к этим местам. Так отмечены все места, где бывал Пушкин и которые он любил (три сосны, озеро Маленец, Тригорское и т. д.)

Здесь в полях будет поставлен памятник Пушкину — Пушкин верхом едет из Михайловского в Тригорское.

Могила Пушкина — в 4 километрах отсюда, в бывшем Святогорском монастыре. Она очень простая, вся в цветах.

По пути сюда я был в Новгороде и Старой Руссе — глухом городке, где неожиданно оказался трамвай. Посылаю тебе трамвайный билет — это, своего рода, редкость.

Напиши мне сейчас же в Москву, не откладывая.

Целую тебя крепко. Отдыхай, веселись, но поменьше плавай.

Папа.

9 августа 1937 г. Москва

Димушка-мальчик, получил ли ты мою открытку с реки Десны. Союз писателей послал меня на Десну с двенадцатью московскими комсомольцами, чтобы пройти на лодках от Брянска до Новгород-Северска (около 400 километров). Мы прошли 200 километров до города Трубчев-ска за 8 дней, и там я прекратил эту экспедицию и отправил всех в Москву, т. к. большинство комсомольцев — горожане, совершенно неприспособленные к экспедиционной жизни и не умеющие работать, даже грести. Был даже один, который впервые в жизни видел, как кипит ключом в котелке вода (на костре), и страшно испугался, — поднял крик на весь лагерь.

Река очень быстрая, в некоторых местах течение идет со скоростью 12 километров в час, есть громадные водовороты, и плыть по такой реке с неопытными людьми — очень трудно. Я очень устал, но окреп и страшно загорел. На днях поеду в Солотчу и засяду там за работу на всю осень, — летом я много ездил и работать не успевал.

Напиши мне в Солотчу (Солотча, Московской области, Рязанского района, дом 80), как твое здоровье, как ты живешь и когда вернешься в Москву, — я к этому времени пришлю в Москву деньги.

Целую тебя крепко.

Папа.

5 сентября 1937 г.

Зверастый зверь, — пишу очень короткое письмо, т. к. завтра утром я должен отправить рассказ в «Пионер», а он еще не окончен. Все — Миша, Рувец и Аркадий — ушли на Канаву ловить рыбу, а я остался один, чтобы окончить и переписать рассказ. Пришлю его на твое имя…

Сегодня приехал Миша. Встречали его все втроем, — очень радостно и весело. Миша выпил кофе и тут же помчался в голубых брюках на Канаву — не было сил его удержать. Аркадий тоже сходит с ума от рыбной ловли. Миша ничего даже толком не рассказал о тебе и Сером.

Стремление на Канаву объясняется тем, что вчера Рувим вытащил на Канаве двух линей по 5 фунтов каждый, — они примерно раз в пять больше Сережиного линя. Я поймал щуку на два фунта, а Аркадий — щуку на шесть фунтов. В общем — сенсация. Я очень беспокоюсь из-за денежек, — Аркадий говорит, что в Детиздате финансовая ревизия и задержаны все платежи.

Получил телеграмму от Мосфильма с просьбой разрешить сценарий «Гончих Псов» (конечно, в том случае, если я сам его делать не буду) сделать Олеше. Олеша с радостью за него берется. Я согласился… Они телеграфируют, что хотят эту картину сделать с необычайной быстротой. Я думаю, что Олеша сделает хорошую картину, — человек он очень талантливый.

Я все время жалею, что тебя нет здесь. Сейчас какой-то особенный, душистый воздух, — близко осень. По вечерам у лампы — шумные разговоры «за жизнь». Рувец философствует (довольно слабо). В окна лезут коты всех сортов (появился еще один белый котенок.) Весь день стоит страшный шип от кошачьих драк. Вчера была керосиновая паника, — керосин у нас весь вышзл, в лавке объявили, что керосина вообще не будет. Я написал записку председателю кооператива, и он немедленно выдал нам

20 литров «из уважения к писателям». К этому делу примазалась Ал. Ив., и за то, что она наша хозяйка, ей тоже дали три жалких литра.

Еще новость — резиновую лодку надули Мишиными поплавками, я ее пробовал, все было хорошо, но в последнюю минуту она лопнула (поплавки разорвали старую оболочку), и мы — опять без лодки. Теперь починить ее невозможно.

Аркадия лангобарды считают комическим актером. Он очень этим доволен

Твой Па.

13 сентября 1937 г. Солотча

<���…>Рувец вчера уехал в полном смятении и панике, — Валентина его вызвала в Москву из-за чистки, начавшейся в «Пионере» — для «моральной поддержки». Он взял рассказ с собой — так будет скорее, но с условием, что он сначала передаст его тебе, а ты уж, Зверушка, передашь «Пионеру». Боюсь, как бы он его не потерял, — он ходил последние часы совсем очумелый.