Константин Паустовский - Том 9. Письма 1915-1968

Твой Па.

9 октября 1937 г. Москва

Многоуважаемая Нина Николаевна, — после многих странствий и экспедиций вернулся наконец в Москву и застал Ваше письмо.

Был в Детгизе, — там все новые люди, Цыпина нет, остался от старого времени один Генрих Эйхлер. Наконец-то книга А. С. (сборник с моей статьей) сдвинулась с места и пошла в набор. Эйхлер говорил мне, что они уже написали Вам об этом, не знаю, верно ли это? Во всяком случае, клянутся, что сейчас выход книги в свет — дело одного месяца, если не двух недель. После двух лет мытарств — даже не верится.

Два дня ловлю Накорякова, — когда поймаю — напишу.

Читали ли Вы статью Олеши (в «Литературной газете») с его высказываниями — довольно спорными, но обширными — об Ал. Степановиче? Статья носит трескучий заголовок «Письмо писателю Паустовскому».

Каюсь, — я свинья, до сих пор не ответил в Ленинград на письмо первой жены А. С. (не помню сейчас ее фамилии), но думаю, что это, может быть, к лучшему.

В ноябре я буду в Москве, и мы увидимся. Звоните (В1-96-25) и приходите.

Все материалы (присланные Вами) об Ал. Ст., фотографии, вырезки и рукопись «Недотроги» хранятся у меня. Если нужно — я их пришлю или Вы возьмете их сами в Москве?

Посылаю письмо в Феодосию, т. к. не знаю номера Вашего дома в Старом Крыму — знаю только улицу.

Привет Вашей маме, привет Крыму, — я всегда Вам завидую, особенно зимой, что Вы живете там.

Всего хорошего. Ваш К. Паустовский.

8 апреля 1938 г. Ялта

Много новостей. Получил письмо от Горюнова из театра Вахтангова. Он недавно прочел «Черное море», восхитился и просит от имени театра написать пьесу не на материале «Северных рассказов», а на материале «Черного моря». Он пишет, что «любую пьесу, которую вы создадите на основании «Черного моря», театр примет с воодушевлением и восторгом». Придется делать для Вахтангова черноморскую пьесу, а «Северные рассказы» — для МХАТа.

Получил письмо из Киева от Детского театра. Просят «Гончих Псов». Я пошлю им пьесу из Ялты на днях, как только кончу кое-какие переделки. Пишут с возмущением, что в Киеве появилась пьеса «Гончие Псы», написанная для радио, — халтура и дрянь. Спрашивают — давал ли я В. разрешение на передачу и если не давал, то советуют запретить исполнение этой пьесы. Я на днях напишу официальное письмо в Комитет по делам искусств о том, чтобы пьесу В. сняли с репертуара. В. — боров — жрет, сопит и делает вид, что не знает о моем присутствии в Ялте. Старик Дерман кипит от негодования и требует, чтобы я написал письмо не только в Комитет по делам искусств, но и в «Литературную газету».

Роскин снова мил и разговорчив, но, должно быть, ненадолго. В «Литературке» появилась статья Гофеншефе-ра — он ругает Роскина за то, что, написав о «Летних днях», он ни словом не обмолвился о таких, по мнению Гофеншефера, замечательных рассказах, как «Потерянный день» и «Колотый сахар»… Вообще, куча писем. Получил письмо от Коли Чернявского и от Ермилова. Ермилов просит узнать, за что была уволена Антонина Осиповна. Вчера пришло письмо от нее на твое имя, ты извини, зверушка, я его вскрыл, — она просит, чтобы ты повидалась с ней, — не знает, что ты уехала. Я ей ответил. Сегодня— синий, ослепительный день. Ездили (Гехт, Никитин, Роскин, Арон, Дерман и я) в Ливадию на автобусе, оттуда прошли по царской тропе в Ореанду. Всю дорогу шла совершенно невероятная трепотня. Дерман — чудесный старик. Он, оказывается, большой друг Бунина и мпого о нем рассказывал. Ароп — дачник, прошел два километра и совершенно раскис, — для Солотчи он пе годится

Я очень хорошо себя веду — мало курю, съедаю все, что дают, и даже сам вымыл голову па ночь. Гехт торопит меня, — он отнесет это письмо на почту, — все время кричит под окном. Целую тебя очень, очень

Твой Па-па~па-па.

11 апреля 1938 г. Ялта

Здесь вчера был ураган — небывалый для Ялты. С гор несло снег, град и дождь. Ветер был больше 12 баллов (12 баллов — 25 метров в секунду, а дул ветер — и очень холодный — 40 метров в секунду). Дом весь дрожал, как во время землетрясения. В Никитском саду вырвало с корнем 400 деревьев. В городе сорвало много крыш и повалило телеграфные столбы. Рев был такой, что верхние жильцы (Арон и Дермап) не могли оставаться наверху. Теплоход «Крым» отстаивали 12 часов в порту, его весь заплели стальпыми тросами, он стоял на трех якорях, — боялись, что его разобьет о мол. (Эти новости — для Серого.)

Сегодня — тишина, солнце и теплота. Я радуюсь солнцу потому, что думаю, что и в Старом Крыму тоже солнце.

Вчера была первая «американка». Были Гехт, Роскин, Арон, Дерман, Симонов и Никитин. Гехт прочел очень славный рассказ о том, как в еврейском местечке ловили жениха, Симонов прочел новую поэму — было мпого споров.

Дерман с восторгом вспоминает Сережу и часто спрашивает о тебе. Оказывается, Никитин был в Тифлисе у

Кирилла, смотрел Пиросмана. Был у меня тот шофер, который тебя напугал. Очень интересный человек, бывший моряк, пьяница. Очень удачно сказал о современной советской литературе — «у нее, как у греческого парохода, — много дыма и мало хода». Сейчас эти слова пошли здесь по рукам. Фотограф сделал по фотографии мой портрет, говорят, очень удачный, на днях принесет.

Целую тебя и Серого

Твой Па.

14 апреля 1938 г. Ялта

Димушка, получил ли ты мое письмо из Тифлиса? Почему ты не отвечаешь?

Напиши мне в Ялту (ул. Кирова, 9, дом творчества Литфонда). Я здесь много работаю. Весна в Крыму очень холодная, на горах еще лежит глубокий снег, и все время дуют сильные ветры. На днях был ураган в 12 баллов, в парке вырывало с корнем деревья, в море погибло несколько парусных шхун. Когда я ехал из Батума в Ялту — был шторм, туман и сильная качка.

Работаю я над пьесой для театра Вахтангова. Пьесу мне предложил писать еще и МХАТ, но для МХАТа я буду работать не сейчас, а гораздо позже, осенью. Пьеса для Вахтангова будет о лейтенанте Шмидте. Работать над пьесой трудно, нужно очень сжиматься и рассчитывать каждое слово, чтобы не было ничего лишнего.

Напиши мне: как ты живешь, какие летние планы и как твоя живопись? Остались ли у тебя еще масляные краски? Ходишь ли в клуб писателей на уроки рисования? Как дела в школе? Пиши обо всем подробно.

Целую тебя крепко.

Твой Папа.

18 апреля 1938 г. Ялта

Вчера почта совсем не пришла, — говорят, машина с почтой разбилась где-то около Байдар. Я пишу редко, потому что не хожу в город и не всегда можно найти кого-нибудь, кто идет на почту <���…>

Гехтеныш, бедный, заболел, притих и стал похож на больного цыпленка, — все время сидит с закрытыми глазами. Еще давно, когда он гулял с Серым по набережной, он упал и ударился грудью о железную решетку. Сейчас начались сильные боли. Наш коновал говорит, что у Гех-та — трещина ребра, но это чепуха. Если бы была трещина, то болело бы сразу. Очевидно, он повредил себе плевру. Вчера ставил ему горчичник — по твоему способу. Веру Михайловну он не слушается и сбрасывает горчичник через минуту после того, как его поставят. Меня слушался безропотно и держал десять минут, но потом заплакал, как ребенок, потому что сильно жжет. Сегодня к нему вызовут хорошего врача. Старик Дерман уехал. Наша компания провожала его очень трогательно, он расплакался, расцеловался со всеми и сказал маленькую речь о том, что таких чудесных людей он редко встречал в жизни. Передавал привет тебе и Серенькому и просился, чтобы мы в очередную поездку в Ленинград взяли его с собой.