Валерий Осипов - Разрушение храма

Разве нельзя простить этого красивой женщине? Тем более в заграничной туристской поездке?

А если что-нибудь случится (например, рукоприкладство со стороны мужа по отношению к сопернику, как только будет пересечена своя граница), то все это будет следствием домыслов мужа, его болезненной ревности. (Эта линия сценария, очевидно, принадлежит уже Ему.)

Не бойтесь, голуби, не суетитесь. Никакого рукоприкладства не будет — я уже перегорел. (А может быть, еще нет?.. Стакан с недопитым оранжем все-таки выскользнул из руки, а?)

Что же касается сценария, то я принимаю ваши новые правила игры. Собственно говоря, мне и принимать-то нечего. Никаких перемен в поведении от меня ваш сценарий, кажется, не требует. Внешне я продолжаю сохранять холодное безразличие ко всему тому, что происходит между вами. Внутренне же… Впрочем, подождем до Парижа. Через два часа будет Париж. И там посмотрим — насколько правильны мои предположения. (А может, действительно, между ними что-то произошло? Зачем она начала этот разговор о сувенирах для родителей, если между ними ничего не изменилось? Неужели она серьезно могла вести этот разговор, если между ними ничего не изменилось? Неужели она могла просить у меня эту проклятую валюту, если между ними все осталось по-старому?)

Подождем до Парижа. Париж все расставит по местам.

Осталось позади Средиземное море… Прощай, Средиземное море! Я запомнил тебя в ту ночь с тридцать первого декабря на первое января, когда я ушел в четыре часа утра с новогоднего вечера в нашем посольстве. И как я спускался вниз по улице Мар Ильяс к дворцу ЮНЕСКО, и как перелез через ограду городского пляжа, и уселся на какой-то сломанный разноцветный топчан, и закурил, и сидел один-одинешенек на всем пустынном бейрутском городском пляже, спиной к городу, и как я медленно начал раздеваться, а потом медленно пошел к воде, как я упал, Средиземное море, в твой тихо шелестевший прибой и поплыл сумасшедшим баттерфляем через всю эту черную новогоднюю ночь прямо в Грецию, прямо в Афины, на набережную Посейдона, в отель «Лидо», где когда-то, давным-давно, целых две недели назад, номер был со скошенным потолком, а хозяйка принесла на завтрак домашние пирожки и где она, моя жена (тогда еще моя жена), первый раз за четыре года отодвинулась от меня ночью, когда я поцеловал ее…

А на следующий день утром по акропольскому холму бродил среди аккуратных развалин фотограф-пушкарь с большим деревянным аппаратом, и был виден с холма белый королевский дворец с колоннами посреди парка, и трибуны стадиона, и еще какой-то древнегреческий бугорок, похожий на Олимп, с развалинами на вершине и американским радаром над развалинами, и Пирейский залив с одинокой рыбацкой фелюгой под красным парусом.

А когда мы спускались через Пропилеи вниз, на каждой ступеньке лестницы лежал каменный лев с отбитым носом, а около театра Диониса стояло огромное количество легковых машин, и какие-то веселые туристы прыгали на одной ноге по мраморным ступеням театра Диониса, и в эту минуту я почему-то посмотрел сверху на город, и меня очень удивило, что в Афинах почти все дома какие-то очень уж квадратные, как кубики, а крыши домов — ужасно плоские, и, обернувшись назад, я взглянул последний раз на Парфенон и рассмеялся: мне показалось, что все колонны знаменитого храма не разрушены временем, а аккуратно распилены на одинаковые толстые кольца, на эдакие круглые каменные чурбаки, и потом поставлены друг на друга, а сверху накрыты крышей. И мне вдруг стало от всего этого почему-то очень смешно, а может быть, грустно — сейчас уже точно не помню.

…Внизу Альпы. Причудливые узоры из камня, снега и льда кажутся гигантскими метастазами, разрушающими землю… Совсем недавно, полтора года назад, я смотрел вот так же, сверху, из самолета, на Саяны, а потом на хребты и ущелья Якутии, и горы в обрамлении якутских льдов и снегов не казались мне метастазами, разрушающими землю, а казались прекрасной, здоровой и мудрой игрой природы, фантазией природы, укрепляющей землю, украшающей землю. Теперь же…

Париж. Орли. Неоновый причал аэропорта. Прыжки разноцветных реклам.

Быстрая езда на автобусе через лиловые предместья. Кафе на всех углах.

Сена. Набережная Анатоля Франса. Гостиница «Пале д′Орсей». Лувр — напротив через реку, чуть наискосок.

Возле конторки портье раздает ключи от номеров.

Моя комната — 563.

Ее — 564.

Его — 565.

Вот так. Она — между нами. Париж начинает все расставлять по своим местам.

Итак, первый раз за всю поездку она будет ночевать в отдельной комнате. И эта комната — между нашими с ним комнатами. Забавно… Но ты же сам хотел этого? Не об этом ли ты говорил с ней в Дамаске? Ты же сам гнал ее к Нему в номер. Ты же сам не хотел жить с ней в одной комнате… И вот это произошло. Чем же ты теперь недоволен?

Поднимаемся наверх, на пятый этаж. Вхожу в свой, 563-й номер.

Она — в свой, 564-й.

И Он в свой, 565-й.

Первое, что сразу же бросается в глаза, — внутренняя дверь. Моя и ее комнаты соединены внутренней дверью. Значит, его и ее комнаты тоже соединены внутренней дверью.

Значит, можно, не выходя в коридор, пройти из моей комнаты в ее комнату.

Значит, и из его комнаты тоже можно пройти в ее комнату, не выходя в коридор. Забавный они придумали для меня сценарий, не правда ли?

Значит, все эти разговоры в Риме о сувенирах для родителей, все это мнимое примирение делалось ею для того, чтобы больнее нанести мне удар в Париже.

Знала она или не знала о том, что он даст ей отдельный номер в Париже? Если знала, тогда все понятно, все ясно! А если не знала? Если это только его инициатива? Если она узнала об отдельном номере только сейчас, вот здесь, около конторки портье, и молча согласилась?.. Тогда это уже что-то новое… Значит, в сценарии произошли существенные изменения, и теперь уже она подыгрывает ему, она танцует под его музыку.

Он идет по коридору. Стучит во все двери. Бодрым голосом приглашает всех на ужин.

— Товарищи, прошу всех вниз, в ресторан. Потом прогулка по городу.

Прогулка… Может, сказать ему сейчас? Первый раз за всю поездку? Что сказать? Собственно говоря, что произошло? Комнаты рядом? Ну, знаете ли, товарищ Курганов, при современном положении с гостиницами…

Спускаюсь вниз, прохожу в ресторан. Наши места (ее и мое) рядом. Она уже сидит за столом. И Он уже сидит за этим же столом, рядом с ней. И еще за этим столом только одно место. Оно свободно. Это для меня. Больше свободных мест за столиками нашей группы нету.

Комедия ужина.

Молчание. За нашим столом никто не говорит друг другу ни слова. Тишина. Глушь. Пустыня звука. Я ничего не слышу вокруг себя. Что-то происходит около меня. Кто-то стоит рядом со мной. Это официант. Он что-то говорит мне, что-то предлагает, что-то делает передо мной…