Семён Шуртаков - Одолень-трава

Но долго предаваться таким размышлениям не пришлось. Газета есть газета. Запущенная с утра редакционная машина теперь может остановиться только тогда, когда уйдет на ротацию последняя подписанная полоса. А пока что полосы-страницы по мере их готовности надо вычитывать: в одних материалах сверять цитаты, в других проверять имена и фамилии, в третьих — даты и прочую цифирь. Любая малейшая неточность непростительна, поскольку она тиражируется в миллионах экземпляров.

Сегодня ему надо быть особенно внимательным: в номере идет большая подборка откликов на его статью о том самом пределе обороны, за превышение которого уже поплатилось и продолжает расплачиваться немалое число хороших, честных, собственно, ни в чем не повинных людей. Вся вина их только в том и состоит, что они, защищая свое достоинство, окоротили наглеца или дали сдачи распоясавшемуся хулигану.

С какой страстью читатели самых разных возрастов и профессий обрушиваются на этот пресловутый предел, часто, очень часто служащий защитой не для честных людей, а как раз для хулиганов! Какие красноречивые случаи несправедливого, а то и вовсе нелепого применения этого закона приводят они в своих откликах!

И только одно читательское письмо своей тональностью выпадает из этого дружного хора. Автор письма с иронией, с издевочкой спрашивает: а что если вы — то ли в шутку, то ли всерьез — замахнетесь на кого-то полоской из картона, а ему померещится, что вы не картонкой на него замахнулись, а саблей, да на ту пору у него в руках окажется палка и он, не долго думая о превышении предела обороны, той палкой стукнет вас по голове — интересно, понравится это вам или не очень понравится?

Самым печальным было то, что автором этого отклика оказался блюститель закона, юрист. Впрочем, человеку без юридического образования зачем бы все с ног на голову поворачивать: не на тебя напали, а, видите ли, ты сам то ли в шутку, то ли всерьез на кого-то замахнулся. Но зачем мне, как и любому другому гражданину, ни с того ни с сего на кого-то замахиваться? Не мы — на нас всякие «шутники» замахиваются. И что за странные шуточки? Они уместны в детском саду, когда ребятишки, играя в войну, замахиваются друг на друга деревянными или картонными саблями. И почему я, прежде чем принять меры защиты от напавшего на меня шутника, должен сначала изучить качество и убойную силу его оружия, а убедившись, что в руках у него не стальная сабля, а картонная, немедленно же отбросить свою палку в сторону и пуститься в поиски тоненького прутика, действуя которым, я уж точно не смогу превысить предел обороны…

И не похожая ли поблажка установлена для тех, кто замахивается на нас уже не картонным, а стальным ножом? Удар ножа оказался смертельным — катушка наказания разматывается; вышла промашка, жертва осталась в живых — начинается подсчет сантиметров и больничных дней, катушка сматывается, иногда чуть ли не до пятнадцати суток. Вот когда тебя в следующий раз зарежут как следует — тогда и катушку размотают до конца, а пока что серьезных оснований для этого нет: подумаешь, слегка пырнули ножом…

В известном французском фильме «Плата за страх» перевозится взрывоопасный груз, и водители получают за этот рейс очень большие деньги: им платят не только за работу, но еще и за страх взлететь по дороге на воздух. Почему никакой юридической платы не взимается за страх быть зарезанным, который переживает тот, на кого замахиваются ножом?

И об этом в подборке есть очень дельные, с примерами, отклики.

С писем-откликов мысли Николая Сергеевича снова вернулись к Вадиму. Не о статье ли он хочет с ним поговорить, поскольку вскоре же после ее публикации было назначено новое разбирательство, или, как раньше говорили, пересудок.

Но додумывать эту думу до конца не было времени: принесли новую полосу.

Завтра он увидится с Вадимом и все узнает.

Собирались у Боба обычно к семи, так что можно было не торопиться, и он решил часть дороги пройти пешком. Да и хотелось на какое-то время остаться с самим собой.

Дул холодный, пронизывающий ветер и гнал по дорожкам бульвара пожухлые листья, клочки бумаги. Самая неприютная пора: осень кончилась, а зима еще не началась. Давно ли они с Викой шли этим бульваром: все скамейки были заняты, с трудом нашли свободное место, по дорожкам праздно вышагивала гуляющая публика, катили нарядные коляски молодые мамы. Сейчас скамьи пусты, словно ветер сдул с них всех и вся, по дорожкам быстро шли, почти бежали редкие озабоченные люди.

Вот та скамья, на которой они сидели. Мягкая, деликатная Вика тогда говорила с тобой обидно резко… Это тебе тогда казалось, что обидно. А разобраться — она говорила правду, на правду же только самовлюбленные дураки обижаются… Тебе казалось, что и отец с тобой излишне строг и суров, что к родному сыну он мог бы относиться помягче, поласковее. Ты отца мерил материнским аршином. Но ведь слепая всепрощающая любовь матери годна только для домашнего употребления. Отец же, как теперь начинаешь сам понимать, пытался сделать из тебя человека… «А что, собственно, произошло?» Тебе и тогда было ясно, что в темном переулке все же что-то произошло. Теперь же, когда поближе узнал Колю да поставил себя на его место, вопрос этот и подавно выглядит глупым… Мать стеной встала на твою защиту, и вы с ней образовали что-то вроде единого фронта против отца. А подумать — от кого и от чего тебя было защищать-то? Отец всего лишь хотел, чтобы ты набрался мужества и признал: подлым делом вы с дружками занимались. Если же ничего, собственно, не произошло — можно и дальше продолжать в том же духе. Отец вызывал тебя на мужской разговор, а ты от него прятался под крылышком мамы-наседки. Нечего сказать, достойная мужчины позиция!..

Не слишком ли затянулось твое цыплячье детство? Вика младше тебя, а — взрослее. И это, наверное, хорошо, что ты оторвался от маминой юбки. То все она за тебя решала, теперь приходится решать самому… Как знать, дома, может, ты так бы и не отважился на разговор с отцом. А на расстоянии отец стал видеться по-другому и стал — не парадокс ли? — словно бы ближе. Ближе и необходимей. И хотя нелегко будет завтра заводить тот старый разговор, но почему-то верится, что отец поймет, должен понять, он же у тебя умный, вон какие прекрасные статьи пишет в газету: куда ни придешь, о них разговор. Вот и недавняя… Правда, немного страшновато: новое разбирательство назначено — кто знает, чем оно может кончиться. И раньше ты бы сказал вслед за матерью: ну вот, хлопочешь, чтобы родному сыну срок дали… Теперь так не скажешь. Теперь ты видишь, понимаешь, что хлопочет он о справедливости: тот ухарь тогда не зарезал Колю лишь по счастливой случайности…