Семён Шуртаков - Одолень-трава

Вадим по-своему понял последние слова. Поставил прямо на пол радиолу, подбежал к Вике и обнял ее. Вика хотела рассердиться — мокрая тряпка в руках, ничего не скажешь, самый подходящий момент, — но передумала: сердиться на человека только за то, что он тебя обнимает, наверное, глупо…

Закончив уборку, она от дверей оглядела комнату: совсем другой вид! Все — стол, подоконники, книжные шкафы — блестело свежо, весело. Теперь не стыдно, если кто и придет… Она очень хорошо знала, что прийти может один Коля, но произносить это имя даже в мыслях ей почему-то казалось запретным. Думать-то думала о Коле, а называла его безличным «кто»…

За обедом Вадим спросил:

— Ну как решаем: идти или не идти к Бобу?

— Решай сам. У меня, признаться, большой охоты нет… Да еще и неизвестно, в каком состоянии папа приползет со своего совета.

Викентий Викентьевич явился часа через два. Нет, он не приполз, он прискакал. И еще в прихожей преувеличенно бодрым голосом начал рассказывать, какой интересный ученый совет был и как он на нем срезал одного своего оппонента.

— Он, видите ли, считает Толстого этаким заблудившимся в трех соснах старичком по той причине только, что Толстой плохо разбирался в классовой борьбе… Еще со школы приучаемся снисходительно похлопывать по плечу великого писателя и столь же великого мыслителя…

— А можно задать один — заранее предупреждаю — каверзный вопрос? — мягко перебила обличительную речь отца Вика.

— Ну, задай.

— Ученые люди считают, что аппетит — показатель здоровья. Вот я и хочу спросить: ты голоден?

— Ловко! — восхитился Викентий Викентьевич. — Ловко ты меня закапканила… Ну, тогда считай, что я здоров, как бык, и, следовательно, голоден, как волк. Что есть в печи — на стол мечи!

Он и в самом деле ел с аппетитом, хотя выглядел уставшим, утомленным. Вика еще и потому противилась отпускать его на подобные заседания, что уж очень много души и сердца вкладывал он во все споры и разговоры, которые там велись. Сидел бы себе где-нибудь в укромном уголке да сладко подремывал. Где там! Обязательно ввяжется в полемику и ляжет костьми, доказывая свою точку зрения. Вот и сегодня, как из его же объяснений видно, споры-разговоры были жаркими.

— Тебе, папа, надо немедленно же прилечь, отдохнуть, а то придет Коля, хошь не хошь, придется бодрствовать.

— Подчиняюсь беспрекословно. Я и вправду слегка приустал.

Викентий Викентьевич, сопровождаемый Викой, прошел в кабинет. «Заметит — не заметит? — гадала она по дороге. — Заметил!»

Пробившийся через окно косой луч солнца упал на край стола и, зеркально отраженный, засверкал на стеклах книжных полок, на полированной боковине шкафа.

— Спасибо, заботница, — растроганно проговорил Викентий Викентьевич и, как в далеком детстве, поцеловал Вику в макушку. — И воздух посвежел… Спасибо!

Когда Вика вошла в свою комнату, Вадим разговаривал по телефону.

— Можно и дома, а лучше бы здесь или в каком другом месте… А сегодня нельзя? Хоть сейчас, хоть через час… Дежурство? Я понимаю, понимаю. Жаль…

Кажется, с отцом. И кажется, хочет с ним увидеться. Небывалое дело. До самого последнего времени отца он избегал.

Вадим положил трубку, обернулся к Вике. Лицо у него было какое-то отрешенное: глаза обращены на Вику, а глядят как бы внутрь себя.

— С отцом хотел повидаться, поговорить, да вот незадача: дежурит по номеру, — голос у Вадима был бесцветным и вялым. — Давно бы надо, да с духом не мог собраться. А увидел Колю — и как-то по-другому на всю ту историю поглядел. Себя на его место поставил… Отец прав — не такой уж и невинной была наша забава…

Вика попыталась как-то расшевелить Вадима, вывести из его подавленного состояния. Вадим благодарно-понимающе отвечал на ее слова, на ее ласки, а продолжал глядеть в самого себя.

Вообще-то ничего страшного, наверное, не произошло. Может, это даже хорошо, что парень задумался, над чем еще давным-давно бы следовало задуматься. Пусть, пусть построже посмотрит в себя!

Но Вика мысленно говорила это суровое «пусть», а сердцем жалела Вадима. Она видела, что ему тяжело, и хотелось как-то помочь.

Опробовать бы радиолу, поставить какую-нибудь веселую, из любимых Вадимом, пластинку — отца разбудишь. Сходить в кино? Такой поход был бы, пожалуй, в самый раз. Но пока найдешь что-то подходящее да будешь подгадывать на ближний, без пустого ожидания, сеанс — время уйдет и без них Коля может заявиться… Что-то опять нескладно у нее получается: начинает думать о самом разном, а приходит опять к одному и тому же…

— Может, все же сходишь к Бобу, немного развеешься? — ничего другого она так и не придумала.

— Один?

— Ну куда мне по гостям, и так уж в стол начинаю упираться, — она скосила взгляд на свой округлившийся живот. — Сходи один Как знать, может, весело будет.

— Не хочется одному-то, — Вадим продолжал отнекиваться, по твердости в его голосе не было. — Да и нехорошо как-то, все спрашивать будут.

— Но ты же говорил Бобу про отца. За ним глаз да глаз нужен.

«И чего это я его уговариваю, чего бедного парня из дома выпроваживаю? Не хочет — пусть остается».

— Ладно, схожу, — все же решился Вадим. — Долго засиживаться не буду. А чтобы удобнее было пораньше уйти, ты возьми да позвони…

— Хорошо, Вадик, позвоню. Бобу и ребятам — привет.

«А ведь и впрямь получилось, что выпроводила».

Если бы она знала, куда и на что выпроводила! Если бы знала…

Николай Сергеевич и обрадовался, и встревожился, услышав в трубке голос Вадима. Звонил ему сын очень редко, да и то больше по поручению матери. В последнее время и вовсе не звонил.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, все в порядке…

Николаю Сергеевичу неудобно было сказать: тогда в чем же дело? Но Вадим, надо думать, и сам понимал, что на другом конце провода от него ждут того самого «дела», ради которого он и позвонил.

— Хотел с тобой, как бы сказать, увидеться… в смысле поговорить…

Ой, как тяжело каждое слово ему давалось, будто мельничные жернова ворочал. А что поговорить хочет — так это очень хорошо. Сколько раз он сам пытался разговорить сына, но тот всегда уходил в кусты. И вот…

— Что ж, давай. Ты домой приедешь или лучше у вас встретиться?

— Можно и дома, а лучше бы здесь или в каком другом месте.

— Идет. Завтра же и повидаемся.

— А сегодня нельзя? Хоть сейчас, хоть через час?

— Сегодня не получится. Дежурю по номеру, освобожусь поздно. А завтра — в любое время…

Телефонный разговор этот выбил Николая Сергеевича из привычной колеи. Зароились вопросы: что за перемена происходит или уже произошла с парнем? О чем он хочет с ним поговорить, что хочет сказать?… Голос у сына и то был какой-то другой — живой, взволнованный, чувствуется, нелегко далось ему это решение «увидеться… в смысле поговорить»…