Семён Шуртаков - Одолень-трава

Европа обратила свое просвещенное внимание на этот уцелевший посреди иноплеменного моря островок славянства лишь в начале прошлого века. Ученые заинтересовались языком, фольклором лужичан; русский лингвист Срезневский помог им составить словарь. У лужичан появляются свои журналы, выходят книги, в том числе сборник «Отголоски русских песен». Знакомясь с песенным творчеством русского народа, автор сборника — еще вон когда! — высказал удивление, что никто до него не обращался к сему богатейшему источнику поэзии, довольствуясь подражанием французским писателям.

Вот эти отголоски Викентия Викентьевича больше всего и интересовали. Слышны они до сих пор или нет?

Сигизмунд Герберштейн, дважды побывавший в России еще в начале XVI века, как известно, оставил подробное описание Московии, быта и нравов русского народа, и его «Записки» не утратили интереса и по сей день. Посланник германских императоров еще с детства знал сорбский — по-тогдашнему вендский — язык, и это, несомненно, помогло ему в написании книги. Он мог понимать, что говорится вокруг него, мог вступать в разговоры с заинтересовавшими его людьми, мог читать летописи и другие памятники нашей письменности. Для понимания народа вряд ли есть что-то важнее знания языка этого народа!

Надо думать, при Герберштейне лужицкий язык был ближе к русскому, чем теперь. Но если с течением времени языки и разошлись далеко, корень-то у них все же один. И знание этого корневого языка — а старославянский Викентий Викентьевич хорошо знал еще с университета — тоже теперь помогало ему. Он тоже мог вступать в разговоры, мог задавать вопросы и понимать ответы.

В городе Бауцене ему показали постоянную выставку истории сорбской письменности и литературы, которая занимает несколько залов Народного дома. Среди представленных там книг он увидел и переведенную русскую классику, и современных советских авторов.

Сорбская национальная организация с явно славянским названием «Домовина» издает несколько журналов, а также ежедневную газету. В местных школах изучаются два языка: сорбский и немецкий, а для подготовки учителей есть специальный пединститут. Особенно приятно было Викентию Викентьевичу узнать, что для изучения национальной культуры недавно создан Институт сорбского народного творчества.

Побывал он и в домах лужичан. Радостное удивление вызвали у него почти «нашенские» занавески на окнах, вышитые петухами полотенца и особенно — сбереженная в веках, очень близкая к украинской, гуцульской, национальная одежда.

В одном доме в ответ на его расспросы хозяин сказал, что летом проходил очередной фестиваль лужицкой культуры, в котором участвовало около восьми тысяч самодеятельных и профессиональных артистов, — вот бы гостю на том празднике побывать!

Викентий Викентьевич и огорчился, что опоздал на фестиваль, и порадовался его массовости: восемь тысяч участников! А их, лужичан, всего-то сто тысяч…

Но, как оказалось, главная радость у Викентия Викентьевича была впереди.

Вскоре же после войны местным композитором был создан ансамбль сорбской национальной культуры. Ансамбль получил широкое признание, им даны тысячи концертов и «у себя», и в разных странах мира. И вот его-то и посчастливилось увидеть и услышать Викентию Викентьевичу.

Он увидел народные обычаи и обряды, услышал старинные славянские инструменты — гусли и волынки. А какие красочные танцы то плавным хороводом, то вихрем проносились по сцене! Какое разноцветье песен ласкало его слух и отдавалось в самом сердце! Были тут и обрядовые, и любовные, и свадебные, и игровые. И едва ли не в каждой слышались Викентию Викентьевичу то далекие, то совсем близкие родные отголоски.

Не удивительно ли, как долго славянская старина хранилась и сохранилась у этого малого числом народа. И как это прекрасно, что национальная песня живет в душе народа и по сей день и он, русский, слышит родные отголоски в ней…

Викентию Викентьевичу как-то довелось в московском Доме ученых слышать песни казаков-некрасовцев. И тогда он тоже восхищенно дивился: двести — не двадцать, даже не пятьдесят, — двести лет прожили русские люди в Турции и в первозданной чистоте и свежести сохранили свои песни! Чем это объяснить? Какая великая тайна сокрыта в народной песне, если она, как святыня, передавалась из поколения в поколение на протяжении веков?!

Много думал об этом Викентий Викентьевич на обратной дороге, но ответа на свой вопрос так и не нашел.

А еще поездка к лужичанам нет-нет да уводила его мысли в те далекие времена, когда славяне еще только вступали на историческую арену. Огромную территорию от Волги до Лабы, от берегов Варяжского моря на севере и до Русского и Адриатического на юге, занимали тогда славянские племена. И если бы это была одна единая держава — кто в Европе по силе и могуществу мог бы сравниться с ней?!

Предводитель хлынувших из монгольских степей кочевников, как известно, ставил своей конечной целью дойти до берега Атлантического океана. Первыми на пути оказались восточные славяне. Они остановили шествие и спасли Европу. Однако спасли очень дорогой ценой — едва ли не ценой собственной гибели. (Недаром современник так и назвал свое письменное свидетельство — «Слово о погибели Русской земли».) Но если бы все славяне были дружны и едины, если бы плечом к плечу с восточными стали и западные, и южные — еще вопрос, чьей гибелью кончилось бы такое противостояние…

Нет, Викентий Викентьевич не думал заниматься гаданием: как да что было бы, если бы… Пустое, особенно для историка, занятие. Он думал о другом. О том, какое это великое дело — единство народа. И что говорить о единении всех славян, когда его не было даже у одного восточного племени, когда усобицы князей делали легкой добычей врага некогда могучее государство. Недаром же призыв к единению тревожным набатом звучит в «Слове о полку Игореве». Увы, призыв этот не был услышан ни тогда, ни потом… «Видно, на роду написано потомкам славян действовать всегда порознь!» — горько посетует уже в девятнадцатом веке русский историк.

То ли потому, что Викентий Викентьевич уже был, что называется, на излете, поскольку поездка в Германию шла как бы сверх программы, то ли произошел некий перебор впечатлений от увиденного, но садился он в самолет с чувством великого облегчения, почти радости.

Скоро, совсем скоро, через каких-нибудь два часа, он увидит свою Москву…

…В ГРУЗИНСКОЙ ЗЕМЛЕ ВСЕГО В ИЗОБИЛИИ… И МОЛДАВСКАЯ ЗЕМЛЯ ОБИЛЬНА. ТАК ЖЕ И ПОДОЛЬСКАЯ ЗЕМЛЯ ОБИЛЬНА ВСЕМ… ДА СОХРАНИТ БОГ ЗЕМЛЮ РУССКУЮ. НЕТ НА СВЕТЕ СТРАНЫ, ПОДОБНОЙ ЕЙ… ДА УСТРОИТСЯ РУССКАЯ ЗЕМЛЯ…