Константин Лордкипанидзе - Клинок без ржавчины

— Одумайся, Оленька, что ты говоришь! Совсем стыд потеряла! — возмутился Гоча.

— Стыд ты сам потерял. Не знаешь, как подластиться к этой сопливой девке! Запомни, Гоча… — Здесь мадам Оленька остановилась: поняла, что сболтнула лишнее. Она махнула рукой, быстро оделась и ушла — домашние не должны видеть ее слез.

…Весы судьбы. У каждого человека они свои. Одна чаша этих весов всегда полна нашими лишениями, страхами, болью, и мы, выбиваясь из последних сил, ищем, чем бы наполнить другую чашу, чтобы она перетянула меру наших тревог и бедствий.

Плохо придется человеку, если он не справится со своими весами.

«Ноги будут в тепле!»

Нет, сударь, вы не калоши подарили бедной служанке, а крылья!.. И витает она теперь в мечтах своих — ни стены ей не помеха, ни потолок, голубое бездонное небо засияло над ней. Она совсем потеряла голову от радости, от никогда еще не испытанного чувства равенства: ей, дочери нищего грузчика, подарили такие же калоши, как и маленькой госпоже Кетино!

Точно такие же. Никакой разницы. Когда Гоча немного подвыпьет, обеих девушек — Кетино и Гаянэ — называет ласково: малышка.

«Малышка, принеси боржом!» Это могло относиться в равной степени как к Гаянэ, так и к Кетино.

«Малышка, принеси домашние туфли!» — и это относилось к той, которая отзовется. Ах, какой радостью наполняло душу Гаянэ это равенство…

Зато мадам Оленька из себя выходила.

— Конечно, конечно, приравнивай родную дочь ко всякой безродной сироте! — негодовала она, сама не зная, что удерживает ее от того, чтобы выгнать эту змею из дому.

Впрочем, она знала. Как не знать?! Одной мыслью только и жила мадам Оленька — хоть раз застать мужа с этой негодницей на месте преступления, чтобы сорвать с Гочи лживую маску святоши. А пока пусть Гаянэ прислуживает ей…

Сколько ловушек ставила Оленька мужу, чтобы вывести его на чистую воду.

Однажды она подстроила так, что дочери ушли в театр, свекор отправился к брату, сама она нарядилась, якобы собираясь в гости… одним словом, так распорядилась, что в доме остались Гоча и Гаянэ.

Мадам Оленька вернулась очень быстро. Входную дверь открыла своим ключом, чтобы не звонить, и по лестнице поднялась на цыпочках. Сердце вот-вот из груди выскочит. Ей было стыдно за себя, но в то же время чудился любовный шепот, словно она уже видела руку Гочи, обвивающую белую шею Гаянэ…

Гоча не заметил, как жена возникла перед ним бледным призраком. Он и не мог заметить. Потому что товарищ министра снабжения сладко спал в кресле, прикрыв руками разложенную на коленях газету. Он мирно посапывал во сне. А Гаянэ гладила на кухне простыни. Эта невинная картина не только не успокоила мадам Оленьку, но разъярила ее пуще прежнего: «Ах вот вы как! Перехитрить меня вздумали?! Ничего, все равно попадетесь рано или поздно!»

О, какую бодрость придает Гаянэ отношение хозяина! Как примятая ногой трава, она выпрямляется и порой такое себе позволяет, о чем думать вчера еще не смела. Вот недавно она убирала комнату барышни. Дома никого не было. Гаянэ застелила постель и подошла к шкафу, где висели платья Кетино. Выбрала самое красивое и надела. Покачивая бедрами, она прошла взад и вперед, глядя в зеркало, и, обратившись к своему отражению, сказала с поклоном:

— Здравствуйте, моя прекрасная Гаянэ! Тебе очень к лицу быть барышней.

Гаянэ и сама удивилась тому, какой гордой и красивой казалась она в голубом платье из парчи. «Как на меня сшито», — подумала бесконечно довольная девушка. Она еще немного повертелась перед зеркалом и уже расстегнула ворот, собираясь снять платье, как заметила вошедшего в комнату Вахо. Двоюродный брат хозяйки стоял в дверях и молча улыбался.

Гаянэ не понравилось, что он так бесшумно сумел войти в запертый дом. Не позвонил, не окликнул ее. Небось с черного хода проник, как делал это часто, избегая встреч с отцом, Гочи.

Долговязый Вахо так неслышно ходил и так внезапно появлялся за спиной, что от неожиданности у человека сердце могло разорваться. И никогда он не споткнется, ничего не заденет, из рук не выронит, дверей за собой открытыми не оставит. Под ним ни одна половица не скрипнет. Как будто он все время кого-то выслеживает.

Гаянэ в полной растерянности отошла от зеркала. Ей почему-то не хотелось, чтобы перед Вахо стояли две нарядные красивые Гаянэ.

— Дядя Вахо, не выдавай меня, — взмолилась она, — я сейчас переоденусь.

— Постой, красавица, дай полюбоваться тобой. О-о, как тебе идет это платье, если бы ты только знала! — воскликнул Вахо.

— Такое платье не только мне, а половой щетке и то пойдет, — смутилась Гаянэ, невольно любуясь своим отражением.

— Уф, уф, что ты такое говоришь! — Вахо, потирая руки, обошел вокруг Гаянэ. — А ну, повернись! Нет, не так, ко мне лицом… Клянусь матерью, ты настоящая принцесса! — Видимо, восхищение Вахо было вполне искренним.

Страх Гаянэ быстро прошел, она легко поверила болтовне Вахо.

— Гаянэ принцесса! Принцесса Гаянэ! — расхохоталась она и снова зарделась от счастливого смущения.

— Правда, оно мне идет?

— Мало сказать — идет! Если прикажешь, сейчас фаэтон найму и прямо в церковь!

— Что ты, дядя Вахо! — вскричала Гаянэ.

— Ради бога, не называй меня дядей!

— А как же тебя называть?

— Просто Вахо, как все зовут. Подумаешь, я немного старше тебя! Если хочешь знать, мужчина обязательно должен быть постарше. Так полагается, моя дорогая!

— Дядя Вахо, а у тебя ведь жена есть!

— Ты мне только дай слово, я с ней завтра же разведусь, — с этими словами Вахо обнял Гаянэ за плечи, но так по-дружески, по-родственному, что увлеченная Гаянэ не почувствовала никакой опасности. Она, правда, попыталась высвободиться, повела плечом, но поздно; одной руке пришла на помощь вторая, и, пока Гаянэ успела собраться с мыслями, она очутилась в таком кольце, что дух перевести не могла и беспомощно затрепыхалась в крепких объятиях.

— Отпусти! Платье порвется! — рассердилась Гаянэ, стараясь кулаком угодить Вахо в лицо.

— Не дерись со мной, и ничего не порвется, — уговаривал девушку Вахо.

— Да пропади ты пропадом!

— Ну ладно, дерись, бей, сколько захочешь. Мне даже больше нравится, когда ты сердишься.

Но страх порвать платье Кетино все-таки удерживал Вахо. Он был осторожен и пока не переступал границ, а лишь шептал в самое ухо дрожащей Гаянэ:

— Ты же видишь, я от любви совсем рассудок потерял! Чего ты боишься? Тебя ведь не убудет, если я тебя один раз поцелую.

— Нет, нет, не смей! Иначе я тебя кипятком ошпарю, так и знай!

— Не своди меня с ума, дай я тебя поцелую.

Вахо прижал девушку к груди и стал ее целовать, обдавая лицо мерзким запахом чеснока, водочного перегара и гнилых зубов. Гаянэ чуть сознание не потеряла. Отвращение придало ей силы.