Константин Лордкипанидзе - Клинок без ржавчины

Майя испуганно зашикала на нее.

— Перестань! Тебя разорвут на куски.

Шуко приподняла подол длинного платья и попыталась как-то обойти лежавших на пороге людей, но толпа нажала на нее, и девушку, словно пушинку, внесли в церковь.

А сейчас ей было не до смеха. Все больше кружилась голова, к горлу подкатывала тошнота, но она, пересилив себя, поднялась еще на несколько ступенек и только отсюда увидела своих односельчан. Они стояли тесной кучкой у большой колонны. Все молодые стригали из артели Джао были здесь, только Цоги почему-то отсутствовал. И это очень огорчило девушку.

— Уйдем отсюда. — Шуко потянула подругу за рукав. Она уже не могла слышать мычания дьякона, ей казалось, будто из его широко открытого зева извергается раскаленный смрадный воздух.

— Ты, ей-богу, влюблена. Скажешь, нет? Не поверю. Столько красавцев вокруг, а ты ни на кого не смотришь. Ладно, ладно, пойдем.

Выйти из церкви оказалось еще трудней. Но сильная, крепко сбитая Майя не слишком церемонилась — боком, выставив вперед локоть, она пошла напролом, прокладывая Шуко дорогу. Майя была всего на год старше Шуко, но она в прошлом году уже побывала на Алавердском храмовом празднике и потому взяла на себя все заботы о подруге. Рядом с тонкой и стройной, как веретено, Шуко Майя казалась совсем уже взрослой, самостоятельной женщиной.

Легче всего им было протиснуться через ряды богатых татарок. Одетые в разноцветные атласные шальвары, с поясами из серебряных и золотых монет, они потеснились, насколько это было возможно, уступая дорогу двум молодым красивым горянкам.

Майю не удивляло присутствие в христианской церкви татарок — в Алавердском храме сегодня можно было увидеть рядом с православными грузинами людей самых разных племен и вероисповеданий: магометан, католиков, григорианцев, штундистов, молокан, духоборов, лютеран, и все они мирно молились в этом храме, каждый своему богу.

— Я думала, что умру! Боже, что там делается, — сказала Шуко, когда они, наконец, выбрались из церкви. Она застегнула браслет, пригладила рукой смятое платье.

Шуко была в новой параге, с нагрудниками из зеленого бархата, отороченного золотой тесьмой. На зеленом бархате тускло поблескивало тяжелое ожерелье из старинного серебра и большая «варшавская» бабочка. Поверх параги девушка надела нарядную накидку — катиби, расшитую вдоль и поперек цветными шелковыми нитками.

Только по серебряным украшениям можно было узнать, что Шуко — девушка из зажиточной семьи, в остальном тушинские женщины одеваются одинаково — по всей горной Тушетии одежду шили из домотканой шерсти, на один и тот же образец.

— Тут мы не пройдем, — сказала Майя, — видишь, как сбились у ворот. Иди за мной, я знаю другой ход.

Девушки прошли мимо каких-то старых женщин с изможденными желтыми лицами, они с самого утра на коленях ползали вокруг храма и опоясывали его цветными нитками.

В глухом закоулке церковного двора Майя быстро нашла старую, полуобрушенную потайную лестницу, по которой девушки поднялись на высокую стену. Отсюда, как на ладони, была видна вся эта шумная, пестрая, разлившаяся, как Алазани в половодье, праздничная ярмарка.

— Господи, со всего мира, что ли, съехались! — воскликнула Майя. — В прошлом году дальше той речушки не ставили шалаши, а сейчас, смотри, до самых гор добрались.

— А где здесь лошадей продают? — спросила Шуко.

— Вот видишь, над полем пыль стоит? Это наши тушины скачут… А ты почему спрашиваешь? — вдруг удивилась Майя. — Что ты сегодня какая-то другая?

— Никакая ни другая, — смущенно улыбнулась Шуко.

Они шли по узкому гребню стены, местами под ногами девушек колебалась расшатанная кирпичная кладка, и Майя взяла Шуко за руку. А внизу, наполняя сердце Шуко смутной тревогой, клокотало и бурлило необозримое Алавердское поле.

Майю неспроста удивило многолюдье нынешней Алавердской ярмарки. В этом году она действительно была несколько необычной: впервые после событий девятьсот пятого года власти разрешили такое большое скопление людей. К тому же год выдался урожайный, да и погода стояла солнечная, дороги и тропы не были размыты дождями, и свыше тридцати тысяч человек со всех концов Закавказья съехались на Алавердскую ярмарку.

Мне не довелось бывать до революции на этом храмовом празднике. Но в сундуке Захария Надибаидзе хранятся пожелтевшие, местами бережно склеенные газеты того времени, которыми я воспользовался, когда записывал его рассказ.

Вот как обрисовал сотрудник тифлисской газеты «Дроэба» ярмарку, на которой побывала юная Шуко Райнаули:

«Алавердский собор в Телавском уезде, расположенный в живописной Алазанской долине, ежегодно, 14 сентября, в день воздвижения креста господня справляет свой храмовый праздник. Тогда же начинается большая ярмарка, продолжающаяся десять дней.

Накануне праздника даже на самых заброшенных дорогах Кахетии можно было видеть множество конных и пеших, арбы, крытые паласами, караваны вьючных животных, разные фаэтоны, повозки, княжеские кареты, дилижансы — и все они спешат к алавердскому собору.

Богомольцы располагаются за оградой собора. Женщины устраиваются в арбах с ковровыми навесами, мужчины внизу под арбами жарят шашлыки, пьют молодое вино. Многие строят шалаши, ставят палатки, а иные располагаются под открытым небом.

Сюда приезжают торговцы из Тифлиса, Телава, Сигнаха, Гори, они строят временные лавки и духаны и торгуют всяким товаром — скобяным, бакалейным, фабричным ситцем, солью, рыбой, кожевенными изделиями, а горцы сбывают свои кустарные изделия, кистины — бурки, сафьян и сукно, лезгины — сбрую, кованую посуду, даргинцы из аула Кубани — кинжалы и шашки с золотой насечкой по серебру, тушины — войлочные шапки, орбельские умельцы — изделия из дерева, украшенные резьбой, пшавы — паласы и ковры.

Тут можно купить у татар племенной рогатый скот, овец, лошадей, у тушинцев — знаменитый сыр, масло и шерсть.

Словом, идет бойкая торговля оптом и в розницу, меновая и на деньги. За чеснок и лук грузин получал от кистина шерсть, сыр, масло, арбуз менялся на глиняный кувшин, и глиняная чашка на груши, на местный шелк продавалась чайная посуда, ситец, рыба, соль.

Невозможно окинуть глазом широкую картину алавердского праздника. Для этого надо было бы подняться на воздушном шаре.

Хаотическая пестрота — характерная черта Алавердской ярмарки. Беспорядочно разбросанные группы людей в разноцветных восточных костюмах, задранные кверху оглобли арб и повозок, шалаши из дубовых веток… Вот множество баранов, не подозревающих, что они сегодня же будут превращены в шашлык. Беспрерывно попадаются лужи бараньей крови, с зарезанных животных тут же сдирают шкуру и вместе с четвертью мяса, по обычаю, отдают местному духовенству.