Дмитрий Кудис - Рубежи

— Послушай, Вася, — обратился он к Крутову. — Видишь, девушка со светлыми кудряшками…

Тот вопросительно глянул на Николая, потом на девушку.

— А, Полина!

— Немного сообщено, — стараясь казаться безразличным, отметил Николай. — Может быть, еще что-нибудь добавишь к ее характеристике?

— Как тебе сказать… Говорят, был муж или любовник, черт их разберет, но уехал. Скоротечная любовь, так сказать. Говорят, были еще, но утверждать боюсь. Красивая девка. Потанцуй. Ты холостяк, тебе можно.

Астахова неприятно кольнули слова товарища. Девушка так не похожа на легкомысленную, легко доступную.

— А разве женатым это противопоказано?

— Видишь ли, поселок маленький, а сплетен на целый город. Многие ожидают жен, ко многим приезжают периодически. Потанцуешь с одной два-три вечера и готово: разговоров хоть отбавляй, хотя у тебя и в мыслях подобного не было.

В перерыве между танцами он подошел к темноглазой девушке и пригласил на танец. Полина согласилась, и они танцевали весь вечер. Николай не заметил, когда ушел Крутов. Когда все стали расходиться, Полина попросила проводить ее.

По улице шли медленно. Полина прижимала руку Николая к себе и молчала, поглядывая вперед. Иногда мельком бросала взгляд на него с легкой улыбкой. Близость женщины и ласковое пожатие руки волновало Астахова. Было приятно чувствовать, знать, что ты, очевидно, нравишься. Ему откровенно (и Николаю казалось почти бесстыдно) намекали на это. Не отвечать Полине тем же он не мог и все крепче сжимал ее тоненькую руку. Давно он не испытывал ничего подобного… И в то же время что-то обидное, тяжелое тревожно проносилось в сознании. Кажется, Василий прав… Хотелось бросить ее и уйти. Сколько лет он мечтал о любви, только о любви. Нет, не о такой, случайной. Это не любовь. Может быть, завтра она отбросит его в сторону, чтобы прижаться к другому. Сколько же их было? Потом тут же ругал себя. Какое он имеет право копаться в чужой душе? Разве она что-нибудь требует от него? «Дьявол с ней! Один не проживешь… В конце концов и так бывает…» Перешли овраг, вышли на гору. Длинный, низкий дом.

— Я войду первая. Очень светло, а ты минутой позже. Дверь будет открыта. Соседи, сам знаешь.

Сам знаешь! Откуда ему знать? Разве было раньше что-либо подобное? И еще была минута, когда он почти решил уйти, но мысль: она будет ждать и что может подумать о нем, если он не войдет, — толкнула его пойти за ней. И не только мысль…

Полина тихо прикрыла дверь.

— Выпить хочешь?

Полина испытующе глядела на него. Не в силах бороться с собой, Астахов ответил:

— Хочу!

Он выпил, попробовал шутить. Полина к спирту не прикоснулась. Он не настаивал, желая, чтобы быстрее все кончилось.

Когда Николай почувствовал рядом женское тело, он вдруг понял, что не сдвинется с места. Стыд и отчаяние сжали бешено колотившееся сердце.

Он уткнулся лицом в подушку. Полина резко отодвинулась. Николай не видел, но представил злое, брезгливое лицо ее. В молчании прошло несколько минут. Николай попробовал успокоиться. Теперь уже был не стыд, а злоба на самого себя, на нее, так легко предлагавшую себя. Он рывком приподнялся. Полина сидела рядом и пристально глядела ему в лицо. Он не увидел ни злости, ни усмешки. Ее лицо преобразилось: оно не было таким там, на танцах, и здесь до этого. В глазах мягкий свет, губы улыбались, и это была не усмешка, и даже не сочувствие, а улыбка друга.

— Успокойся, милый.

Она провела рукой по его взлохмаченным волосам, осторожно притянула к себе. Голос ее был тихий, вздрагивающий. Николаю показалось, что она вот-вот заплачет.

— Сначала я подумала, что ты избалован женщинами… Устал. Прости, я ошиблась. Таких я не встречала, не знала, не видела. Хороший мой… — Она говорила, лаская, и смысл ее слов медленно доходил до сознания Астахова. Ему стало лучше, спокойнее, и хотелось слушать ее долго и лежать вот так, прижавшись к ней.

— Не скрою, я знала мужчин. Я хотела любить, а любви нет, милый. Ты сам не знаешь, что наделал. Я хочу тебя и боюсь тебя.

Она говорила быстро и возбужденно, и он не сомневался в искренности ее слов. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что она много страдала, что жизнь ее сложна и что в эту минуту она требует простой человеческой ласки. Ведь и он этого хотел, только она не знала. Теперь он успокаивал ее, целуя влажные от слез глаза, вздрагивающие мягкие губы. Они вдруг стали совсем рядом и душой и телом. Он слышал стук ее сердца и верил ей, и уже ничто не пугало. Неизбежное стало желанным…

Этот час Николаю казался фронтовым, и он ощутил давно знакомое состояние напряженности, легкой тревоги, ожидания, когда преобладает только одна мысль: противник рядом и должен быть атакован. Всматриваясь в потемневшую синеву неба, туда, где горизонт, он зорко искал в этом необозримом воздушном океане ту маленькую точку, что должна возникнуть в небе. Самолет. Он где-то рядом. Его нужно атаковать и сфотографировать. Минутами он забывал, что это не противник, а только цель, проверяющая бдительность истребителей.

Много часов проводят в воздухе самолеты без посадки, без отдыха. Старое чувство уважения к экипажам тяжелых машин здесь стало более острым. Терпеливые люди, выносливые, спокойные, воздушный корабль для них второй дом. Много часов они проводят в небе, в стратосфере. Но где бы самолет ни летал, на земле его видят. Антенны радиолокаторов, ощупывая небо, ловят отраженные от самолетов сигналы и посылают их на экраны в виде световых импульсов. За ним следят на земле операторы и штурманы на командных пунктах. Такие же сигналы идут и от истребителя, которого по радио наводят на цель. Не раз в полетах у Николая возникала мысль: после войны он, Астахов, и друзья его думали, что все кончилось, что в небе огонь теперь будет только от горящего керосина в двигателях транспортных самолетов, и ни одной бомбы, ни одного снаряда. Но там, за рубежом, кое-кто не думал о мире. И вот родное небо по-прежнему под охраной, и земля тоже, и он, Астахов, один из тех, кто делает эту охрану более прочной, чем она было в сорок первом.

Внизу светлые дорожки облаков. Истребитель Астахова в стратосфере. Небо стало темнее, видимость хуже. С такой высоты кажется, что и косые лучи солнца тоже где-то внизу. В небе два самолета, как затерявшиеся в океане лодчонки. В тяжелой машине несколько человек, им веселее. Истребитель один, и чувство одиночества порой вынуждает чаще смотреть на часы. Скорее бы цель!

— Справа, впереди по курсу!

Голос в телефонах требовательный, торопливый. Астахов приник к прицелу. Самолет покачивался в разряженной атмосфере: воздух здесь слишком слабая опора. Еще секунды, и широкие крылья настигнутой Николаем тяжелой машины заполнили кольцо прицела. Завертелась пленка в кассете фотопулемета. За хвостом условного противника светлый след и вихрящийся поток раскаленного воздуха. Истребитель качнуло. Его зацепило этим потоком. «Близко. Пора выходить из атаки. Перевернет, дьявол!» Астахов юркнул вниз.