Дмитрий Кудис - Рубежи

— В авиации встречаются две нежелательные категории летчиков: одни отчаянны до безрассудства, бравируют своей храбростью, в полете создают для себя такие условия, с которыми не всегда можно справиться, в результате или бессмысленная гибель, или, в лучшем случае, потеря дорогостоящей материальной части. Другие слишком осторожны, и эта осторожность может стать трусостью. Они боятся самого процесса полета, и, если самолет попадает в сложную обстановку в воздухе, теряют способность соображать и управлять им. Который из них лучше?

Ботов молча всматривался в лица летчиков. Кто-то сказал: дрянь и то и другое. Ему возразили, предпочитая храбрецов. Вспомнили войну. Ботов мельком взглянул на Астахова. Астахов казался спокойным, равнодушным. Прекратив спор, Ботов продолжал:

— Трудно остановиться на какой-нибудь из этих крайностей: действительно, и то, и другое плохо, так как приводит в конце концов к одному. Но, если бы мне сказали: «выбирай», я бы пожалуй, выбрал последних. Постепенно в них можно выработать и уверенность, и смелость, не отчаянную смелость, заметьте, а разумную, осмысленную. Для этого нужно время и тренировка. Хуже с безрассудными. Их не приведешь в порядок, пока случай не поможет им стать на место. Но, к сожалению, такие случаи нередко кончаются взрывом самолета от удара о землю. Я помню одного летчика. В его храбрости никто не сомневался. Летал отлично, но беспорядочно, любил неоправданный риск, много раз был наказан. Однажды полетел бреющим полетом над стартом, затем ввел самолет в восходящую «бочку», не рассчитав своих возможностей. Истребитель вместо набора высоты пошел вниз и скрылся за домами. В ту секунду никто из нас не сомневался, что вслед за этим появится черная шапка от взрыва, но, к счастью, самолет вынырнул из-за крыш, торопливо набрал высоту и долго летал над аэродромом. Мы понимали состояние летчика, он не мог зайти на посадку, не успокоившись. Мы были возмущены поступком товарища и тем, что он так бездарно выполнял довольно сложную фигуру на очень малой высоте. После посадки летчик с бледным лицом и трясущимися руками предстал перед командиром. Нас поразил страх на лице этого «акробата», и мы понимали: только чудо спасло его от верной гибели. Командир разрядил обстановку: «Хотел тебя примерно наказать, но вижу, что нет смысла. Сам не повторишь больше ничего подобного». Я летал с ним еще много лет, но подобных вещей он больше действительно не повторял. Хватило одного раза, чтобы образумиться. Этот случай не сделал его трусом, но он стал средним между двумя категориями летчиков. Мы не можем воспитывать людей только на таких примерах, они слишком дорого нам обойдутся, но все должны прекрасно представлять последствия тех или иных действий. Мне кажется, что вчера мы были свидетелями подобного…

Ботов испытывал большое искушение. Хотелось высказать свое мнение так, как привык высказываться: резко, грубо, но пощадил самолюбие Астахова. Он опять незаметно бросил взгляд на него. Астахов сидел спокойно, не возмущаясь, не удивляясь, и только слушал. Летчики притихли. Они знали, о ком говорил командир.

— Как думаешь, Николай Павлович?

Астахов встал и решительно ответил на вопрос командира:

— Согласен с вами, товарищ командир. И то и другое дрянь. Но того акробата, как вы выразились, я бы все же наказал.

«Выдержан. Это хорошо. Его голыми руками не возьмешь», — подумал Ботов удовлетворенно. Ему хотелось видеть своего заместителя именно таким при этих необычных обстоятельствах, способным держать себя в кулаке и хитрым. Больше к этому вопросу не возвращались. Когда разбор полетов закончился, Ботов задержал Астахова:

— Я последую твоему совету: на первый раз выговор. В другой раз это будет стоить должности, если не больше. Доходит?

— Так точно! Но почему так неофициально? Можно было и при всех. Я не боюсь — за дело.

— Успею. Выговор — это цветочки.

— Ягодки уже были раньше.

Ботов не скрыл удивленного взгляда:

— Что-то не помню.

— Ваша просьба, которую не удовлетворили в Москве…

— Ты думаешь, это хуже?

Вот когда он увидел, как волнуется этот человек и что чувствовал он на разборе полетов. Огонек в глазах, дрогнувшие губы, побледневшее лицо…

— Ладно, не будь этим… Как бы тебе сказать…

— Дураком.

— Вот именно. Ты большой командир. Думать надо. Отдыхай.

Не ожидал от себя Ботов такого мягкого тона. Нравился ему Астахов, пока безотчетно, но нравился. «Сработаемся…»

В гостинице Степан перелистывал страницы журнала. Крутов к Астахову был предупредительно вежлив.

— Это самое… Николай Павлович, на ужин в столовую пойдем или здесь что-нибудь придумаем?

Почему-то на лице его застенчивая улыбка. Впрочем, он почти всегда такой: уж очень хочет мира в комнате. Замечательный человек, и что его симпатии в данном случае на стороне Степана, Астахова не обижало. Их связывает более тесная дружба. Сегодня Крутов настороженно приглядывался к обоим и поджидал удобного момента как-то ликвидировать натянутость. Астахов помог ему:

— Подожди, Вас Вас, вместе поработаем. Надо выяснить один вопрос. Степан, — Астахов подошел к Ягодникову, — весь день ты делаешь вид, что не замечаешь меня. Допустим, я ошибся, но я не хочу конфликтов между нами… Не понимаю твоих действий.

Степан резко поднял голову.

— Недавно мы понимали друг друга лучше. Я тоже не хочу конфликтов, но он есть, и в этом виноват ты. Строишь из себя черт знает кого…

— И все из-за полета?

— Нет! Ты всю вину взял на себя, хотя виноваты мы в одинаковой степени. Я не мальчишка и плевал на твое великодушие.

Астахов оставался спокойным, несмотря на грубость Степана. На его месте он, пожалуй, поступил бы так же.

— Подожди, не горячись. В этом полете старшим был я, и поэтому все шишки…

— Ты забываешь, что я не рядовой летчик и имею право отвечать за свои действия как начальник, а не подчиненный.

— Допустим, это было не совсем правильно с моей стороны, но ведь это было сделано из товарищеских побуждений!

Вас Вас встал между ними:

— Хватит, душа из вас вон. Оба хороши. Что вы, на самом деле…

И такое сильное желание помирить обоих было в его словах, в фигуре, на лице, что Астахов невольно улыбнулся. Разгладились морщинки и на лице Степана. Не все еще стало на свои места, что-то не было договорено, но напряженность отношений исчезла, и в этот вечер им было хорошо втроем, как и раньше.

На следующий день Астахов разговаривал с заместителем Ботова по политической части майором Пакевиным. Молодой, добродушный человек, с маленькими прищуренными глазами и веселым характером, он начал без предисловий, и это понравилось Астахову.

— Брось фронтовые привычки. Пойми, люди те же, только моложе, и прекрасно понимают, что в мирное время поощряют за исполнительность и умение повиноваться. Надо научить людей повиноваться. В этом подвиг мирного времени. В войну награждали за уничтоженного врага, сейчас тоже награждают, только за другое. Ты фронтовик, должен научить молодежь бить врага, как бил его сам, но научить без жертв. Их было достаточно в военные годы, может быть, будут и еще, но сейчас их не должно быть.