Геннадий Семенихин - Взлет против ветра

— А историю его женитьбы?

— Тоже в общих чертах.

Сухие, идеально выбритые губы Столетова холодно усмехнулись:

— Да что вы заладили одну и ту же фразу… Подчиненных надо знать не в общих чертах, а глубоко и всесторонне. Элементарная истина, узаконенная еще со времен Александра Македонского. Бабушкин очень переживал уход жены?

Баталов вздрогнул от беззвучной усмешки:

— Так ведь разве в душу залезешь?

— Надо залезать, товарищ полковник, — нравоучительно заметил Столетов. — На то вы и командир. Оттого, что не умеете своевременно в души человеческие заглядывать, и происходит подобное.

— Он был способным летчиком, товарищ командующий.

Столетов столкнулся с напряженным, страдающим взглядом Баталова, и синие глаза его потеплели.

— Это вас не оправдывает… — отрезал Столетов и как-то печально вздохнул. — Горько. Очень горько, что мы мало знали о личной жизни погибшего. Вероятность трагедийной любви, равной по силе любви Отелло и Дездемоны или Ромео и Джульетты, — она и при коммунизме будет существовать.

Рыжеволосый Пушкарев скользнул глазами по серому лицу Баталова и, подмигнув ему, сказал:

— Вас сегодня что-то на Шекспира потянуло, Евгений Андреевич.

— Тут не только Шекспира вспомнишь, — вздохнул командующий. — Ну что вот мы будем с ним делать, товарищ начальник политотдела? Таких происшествий за подобный короткий отрезок времени ни одно соединение во всех ВВС не имеет. Так мне вчера Главком по телефону сказал. Вы своего рода чемпион, Антон Федосеевич, — пошутил генерал невесело. Рука командующего в волнении задвигалась по зеленому сукну стола, что-то ища, наконец ткнулась в подставку вентилятора, включила его. Настольный вентилятор ненужно заметался — в кабинете было и так прохладно. — Ну что мне с вами, право, делать? Герой войны, один из лучших советских асов. Народу ваше имя известно, а с дивизией у вас не пошло, и тут я бессилен. — Столетов широко развел руками и, уже. несколько сочувствуя, закивал головой: — Я не собираюсь вас мучить, Антон Федосеевич, мелкими придирками и разбирательством, назначать всяческие компетентные комиссии по расследованию. Никаких злодеяний лично вы не совершили. Вы такой же государственный человек, как и я. Но согласитесь с тем, Антон Федосеевич, что у нас любого оценивают по результатам его труда. Основной принцип социализма. А у вас в дивизии набили из самолетов столько дровишек… что я просто не могу. — Командующий еще раз развел руками. — Есть, понимаете ли, суровое соотношение преступления и наказания. Так вот в соответствии с этой теорией…

Баталов медленно поднял голову, в упор встретил холодные глаза командующего, угрюмо спросил:

— Мне упаковывать вещи?

На бесстрастном лице Столетова не дрогнул ни один мускул.

— Да, Антон Федосеевич. Да.

Генерал встал из-за стола, статный, высокий, и быстро заходил по ковровой дорожке, заложив руки за спину. Он всегда любил это делать, когда собирался объявить какое-нибудь ответственное решение, чтобы люди, ожидая этого решения, не сводили с него глаз.

— Поверьте, мне очень жаль. Я в вашем лице ожидал хорошего помощника, но видите, как получилось. И не мне вам объяснять, что вы должны понести наказание. Вы это лучше меня знаете.

— К чему мне готовиться? — мрачно прервал его Баталов.

Командующий сделал резкий поворот на каблуках и остановился перед ним. Пушкарев безучастно молчал и отвел глаза в сторону, когда командующий посмотрел на него, словно обращаясь за поддержкой.

— Значит, так, Антон Федосеевич, — несколько повысил голос Столетов. — Вчера поздно вечером я говорил с Главкомом. Мнения совпали. Готовится приказ о вашем переводе из Группы войск с понижением в должности.

— Обратно на полк? — грустно улыбнулся Баталов.

— Нет, не отчаивайтесь. Все-таки заместителем командира дивизии.

Возвратившись домой, он в тот же день стал готовиться к отъезду. Маленький Аркадий возбужденно бегал по комнатам, принимая деятельное участие в отборе вещей для упаковки., Ему почему-то не нравился этот тихий немецкий городок с узкими улочками и грязновато-серыми фасадами зданий. Он лишь удивлялся тому, что Староконь со вздохами и непрерывным кряхтением завязывает свертки.

И не знали они оба, какие трудные минуты переживал Антон Федосеевич, пока они мирно беседовали в квартирной тиши, готовясь к невеселому пути в новый гарнизон. В своем служебном кабинете Баталов медленно сортировал бумаги, отделяя нужные от ненужных, утративших свое значение и подлежащих уничтожению. И вдруг тревожный, продолжительный телефонный вызов. Он равнодушно берет холодную черную трубку.

— Да. Слушаю. Ты, Олейников? — узнает он голос штурмана дивизии, находящегося на пункте наведения. — Что у тебя?

— Пошла цель, товарищ полковник.

— Ну и пусть идет, — раздраженно отвечает Баталов, недоумевая, зачем штурману понадобилось ему, снятому командиру дивизии, объявлять о появлении учебной цели. — Ты что? Разве в первый раз руководишь наведением?

Но голос штурмана нервно дрожит, передавая необычное волнение.

— Вы меня не поняли, товарищ полковник. Пошла цель, но не та. Не учебная, а настоящая.

— Что, что? Говори толком! — насторожился Баталов.

— Иностранный самолет вторгся в наше пространство. Приближается к аэродрому… Может быть, заблудился?

— Слишком много для блудежки, — процедил Антон Федосеевич. — Какой курс?

— Сто одиннадцать градусов. Точно на наш аэродром.

— Фотографировать стоянки идет! — понял Баталов и крикнул в трубку: — Чего ты там пропал, Олейников?

— Я здесь. Я слушаю, — оробело ответил штурман.

— Надо не слушать, а действовать. Кто у тебя дежурит?

— Капитан Носов и лейтенант Новиков.

— Немедленно поднимай дежурную пару на перехват. Сейчас буду у вас.

Даже не накидывая плаща, только фуражку надвинув на голову, вскочил Баталов в машину, сам сел за руль. До высокой, похожей на каланчу, будки, на верхнем этаже которой оборудован командный пункт, рукой подать. Железные ступеньки звенят под тяжелыми ногами отстраненного от должности комдива. Распахнув дверь, Баталов оказывается в затемненном зале. Голубоватый свет экранов радиолокаторов сразу успокаивает. Освоившись с темнотой, различает Антон Федосеевич крутые, коротко остриженные солдатские затылки планшетистов и операторов, слышит приглушенные команды. Высокий, сутуловатый подполковник Олейников встает из-за своего столика, хочет рапортовать, но Баталов делает отвергающий жест.

— Где сейчас нарушитель?

— Курс сто одиннадцать, высота десять, на экранах отметка: чужой.

— Запроси Носова, что он там?

Через несколько секунд в сером динамике, что висит над головой штурмана наведения, раздается чуть приглушенный голос капитана Носова: