Геннадий Семенихин - Взлет против ветра

— Я — двести двадцать первый. Я — двести двадцать первый. Двигатель не запускается. Высота продолжает падать.

— Микрофон! — рявкнул Баталов и резким движением взял у опешившего руководителя полетов переговорную трубку на длинном витом шнуре. — Аркашка! — почти простонал генерал, и это горькое восклицание услышали все в притихшем вместительном зале. У генерала, видавшего на своем веку десятки смертей, кровь застыла при одной мысли, что пройдут считанные минуты — и его единственный сын врежется в землю на неуправляемом истребителе и сгорит в кромешной ночной тьме. Рука Антона Федосеевича жестко сжала микрофон. И вдруг он почувствовал, что кровь отлила от висков и холодной решительностью наполнилось сознание.

— Двести двадцать первый, — каким-то ровным, металлически строгим голосом приказал командующий. — Слушай меня внимательно. Еще раз дай высоту и обстановку.

— Я — двести двадцать первый, — донеслось издалека. — Высота — шесть тысяч. Двигатель не запустился. Сделал все, что мог. Высота пять.

Баталов сурово свел брови, и все, находившиеся на командном пункте, услыхали его команду, прозвучавшую как выстрел:

— Я — «Ракета». Двести двадцать первый, приказываю немедленно катапультироваться.

Стало тихо-тихо. Метки целей подрагивали на экранах локаторов.

— Я — двести двадцать первый, — ответил наконец воздух. — Разрешите сделать еще попытку.

— Отставить! — почти крикнул Баталов-старший. — Немедленно выполняйте команду. Прием.

Снова несколько секунд напряженной тишины, и голос из далекой ночной темноты, голос человека, уставшего бороться:

— Я — двести двадцать первый. Приказ выполняю.

Несколько минут на командном пункте длилось молчание. Наконец Клепиков нарушил его тихим вопросом:

— Антон Федосеевич, а как же дальше?

— Как обычно, — обессиленно ответил генерал. — Две поисковые группы в предполагаемый район падения самолета. Оповестить командира соседней с вами части. С рассветом поднять на поиски три вертолета. Точка!

Но Аркадий нашелся гораздо раньше, чем успела отправиться в путь поисковая группа. Около часа, подавленные, почти в шоковом состоянии, сидели на командном пункте офицеры полка. Техники и механики на самолетных стоянках негромко обсуждали случившееся, на старте перестало мигать электрическое посадочное «Т», потому что уже некому было сигналить и некого ожидать. Клепиков нерешительно шепнул командующему:

— Отдыхать будете, Антон Федосеевич? Комната в гостинице уже приготовлена.

— Какой уж тут отдых, — глухо отказался командующий. — Здесь останусь. А ты домой, Михалыч.

Клепиков еще никак не успел выразить свое отношение к предложению генерала, как раздался телефонный звонок.

— Это из штаба, — сказал руководитель полетов, — мы туда уже все доложили. Начальник политотдела просит, чтобы вы подошли, товарищ командующий.

Баталов потянулся за трубкой. Все следили за его лицом, а оно постепенно свежело, и на смену серости приходил румянец, и под кустами седеющих бровей глаза утрачивали горькую оцепенелость. Он слушал, все плотнее и плотнее прижимая к уху черную трубку, и голос Пушкарева выводил его из тяжелого небытия.

— Добрая ночь, Антон Федосеевич, хотя как же она тут, к черту, добрая, если на нас наступает рассвет.

— Он тоже не очень добрый, — вставил было командующий, но генерал Пушкарев тотчас же его прервал.

— Э, нет, Антон Федосеевич, сначала выслушай, а потом уже будешь награждать эпитетами. Ночь была действительно недоброй, а рассвет добрый. Поисковые группы и вертолеты можешь отставить. Аркадий нашелся. Жив и здоров. Ни единой царапинки. Катапультировался и приземлился мастерски. Вышел с парашютом на автостраду, и первая же машина его подобрала. И знаешь чья? Нам чертовски везет. Наша добрая фея Хильда Маер возвращалась домой с партийного актива из облцентра и доставила Аркадия прямо к тебе домой. Сейчас им Староконь занимается. Он, конечно, сначала перепугался, а сейчас они мило пьют чай и Аркадий рассказывает ему о своем приключении.

— Печальное приключение, — вздохнул командующий. — Ведь машина погибла, Сергей Федорович.

— Погибла, это верно, но главное, что сын жив.

— И как ты все это расцениваешь?

— Надо разобраться в обстоятельствах, — уклонился от прямого ответа Пушкарев. — Ты же сам знаешь, сколько шишек надо набить на ровном месте, чтобы стать хорошим летчиком. Стало быть, сантименты здесь ни к чему. Ты лучше вот что: садись-ка немедленно в машину и поезжай. Аркашка — парень впечатлительный, сам понимаешь, как переживает свою неудачу. А кто, как не отец, должен его подбодрить.

…Крымский возвратился домой во втором часу ночи. Елена в пестром домашнем халате распахнула дверь на первый же осторожный звонок. Пока Сергей Николаевич умывался в ванной и переодевался в синий спортивный костюм, который по обыкновению носил дома, на столе появилась яичница, масло и сыр.

— Ты, вероятно, проголодался? — озабоченно сказала Елена, не сводя с него пытливых, тревожных глаз. — Почему так поздно? Кажется, у вас на аэродроме летать перестали часа два назад.

— Почти что так, — рассеянно ответил Сергей Николаевич.

По его вялым движениям и усталому, осунувшемуся лицу Елена сразу догадалась, что он чем-то сильно расстроен.

— Что-то случилось? — вырвался у нее вопрос.

Муж кивнул:

— Случилось. Сынок генерала Баталова чуть было не разбился.

— Аркадий? — шепотом спросила Елена и вдруг почувствовала, что вся немеет. Видение падающего самолета, объятого пламенем и дымом, так явственно возникло перед ее глазами, что она еле-еле удержала крик. — Подожди, — выговорила она, — я сейчас сбегаю на кухню, газ, кажется, оставила открытым. — Она прекрасно помнила, что выключила краны и на плите и на трубе. Ей попросту нужна была сейчас минута-другая, чтобы овладеть собой, подавить волнение и частые толчки в висках. Остановившись у раскрытого окна, она с жадностью вдохнула прохладный предутренний воздух. «Нет, — успокаиваясь, подумала она, — Аркадий жив… непременно жив, потому что, если бы было что-то другое, муж никогда бы не прибавил этих двух слов «чуть было».

— Оказывается, все в порядке, — сообщила она, возвратившись в комнату, а про себя с надеждой подумала: «Лишь бы Сергей ничего не заметил».

Но он заметил. Тарелка с остывшей яичницей была отодвинута, и Крымский сидел неподвижно, задумчиво подпирая ладонями голову.

— Не пошла что-то яичница, — произнес он, не глядя на жену.

— Хочешь, я принесу тебе бутылку вита-колы? — предложила неуверенно Елена.

Он закрыл на мгновение тяжелые веки:

— Пожалуй. Только не бутылку, а стакан.

И когда в чуть вздрагивающей руке она принесла стакан с напитком коричневого цвета, он, растягивая слова, холодно и едко произнес: