Геннадий Семенихин - Взлет против ветра

— Не торопитесь, майор. Я с Аркадием Баталовым не позволю поспешно расправляться. Сам решу, когда комиссия окончательно установит причины аварии.

Болотов придвинулся вместе со стулом к подполковнику, меж колен сцепил ладони.

— И офицерское собрание, может быть, запретите?

— Какое еще? — оцепенело спросил Клепиков.

— Наше, полковое, — усмешливо ответил майор. — И с повесткой дня: «О морально-волевых качествах советского летчика».

Клепиков сурово свел брови:

— Просклонять лейтенанта Баталова хотите?

— Зачем же? — невинно улыбнулся Болотов. — Будем на самой широкой и принципиальной основе этот вопрос обсуждать. Ну а уж если кто захочет о ночном полете лейтенанта Баталова высказаться — милости просим. Запрещать не будем. Послушаем глас народа, так сказать.

Взяв себя в руки, Клепиков вдруг широко улыбнулся:

— Согласен, замполит. Послушаем. А теперь не мешай, буду к занятию по аэродинамике готовиться.

Пробыв двое суток в профилактории, Аркадий явился в полк в тот самый бойкий час, когда летный состав, завершив дневные полеты, успел уже наводнить просторный зал столовой. Под сводчатым потолком с двумя широколопастными вентиляторами все столики были заняты. Одно лишь место пустовало — рядом с командиром эскадрильи капитаном Силиным, летчиком опытным, но очень язвительным и задиристым человеком, беспощадным ко всем чужим слабостям. Искоса посмотрев на худое, обветренное лицо Силина с тонкими, косо подбритыми височками, Аркадий вспомнил, как недружелюбно встретил тот его выдвижение на должность старшего летчика. В этой же летной столовой, так, чтобы услышал близко от него сидящий Баталов, Силин тогда громко сказал:

— Ребятушки, чудо-дело наш двадцатый атомно-космический век. Все в нем можно. И старшим летчиком моментально стать. И звание досрочно получить, как в сказке. Где бы мне отличный полчок получить? Уж я бы им покомандовал.

Сейчас Баталов решил было выйти из столовой, но Силин его заметил и сделал издали неопределенный жест.

— Чего стоишь? В ногах правды нет. Это на Руси задолго еще до нашего рождения говорили.

Аркадий подошел и сел — не отказываться же. Силин посмотрел на него холодными, непроницаемыми глазами.

— Как здоровье?

— Ничего, товарищ капитан.

— Ничего — это пустое слово, — проворчал капитан. — Борщик сегодня ароматнейший. Одно удовольствие его вкушать на территории ГДР, сразу мысли о родной земле возникают самые патриотические, как в докладе у нашего замполита Болотова.

— Что это вам дался наш замполит? — удивился Аркадий.

Тонкие губы Силина презрительно покривились:

— Наивное дитя. Еще ничего не знаешь?

— О чем?

— Будешь после обеда из столовки уходить, рекомендую объявление у входа прочитать. — После этих слов Силин еще ниже склонил свою лохматую голову над тарелкой. Обед прошел в полном молчании.

Почуяв недоброе, Аркадий не решился выходить из столовой вместе со всеми. Умышленно задержался за вторым и потянулся к выходу, когда зал почти опустел. К доске объявлений был прислонен деревянный, загрунтованный белой краской щит, на котором обычно сообщалось название кинофильма, идущего в Доме офицеров. Аркадий увидел на щите броские красные буквы: «Состоится офицерское собрание. Повестка дня: «О морально-волевых качествах советского летчика». Начало в 19.00».

Он стоял с непокрытой головой, тиская в руках новенькую фуражку с лакированным козырьком. Чья-то рука опустилась на плечо. Обернулся и встретился с прищуренными глазами Андрея Беломестнова. Плечом к плечу стояли два молодых парня перед объявлением. Долго молчали.

— Ты как полагаешь, Андрюша? Мне выдадут? — мотнул Аркадий растрепанной ветром прической в сторону объявления.

— Выдадут, — уверенно ответил Андрей, словно был страшно этому рад. — И даже по первое число. И Чкалова, как романтический пример, приведут. Будут говорить, каким он был волевым и как за жизнь самолета до самой последней секунды боролся, когда мотор отказывал в воздухе, и что ты не стал наследником чкаловских традиций, скажут.

— Значит, по-твоему, я совершил ошибку?

— Дурак, — беззлобно усмехнулся Андрей. — Да если бы ты этой ошибки не совершил, ты бы сейчас не разговаривал со мною только по той причине, что я бы слушал шопеновскую мелодию над твоим гробом, а твой батька вытирал бы свои, как пишут модные литераторы, «скупые генеральские слезы». Идем-ка лучше, парень, домой. Тебе следует отдохнуть да сил набраться. Мало ли как дебаты могут обернуться.

Беломестнов потянул было товарища за рукав, но Аркадий решительно воспротивился:

— Иди один, а я в садике посижу на скамейке. С мыслями надо собраться.

Теплое осеннее солнце светило с нежного синего неба. Как и обычно, в эти часы было безлюдно в аллеях небольшого парка. Баталов опустился на одну скамейку, вдруг память отметила: да ведь это же та самая, на которую когда-то, уже давно, Лена поставила тяжелый рюкзак с продуктами и разрешила его поднести. Он тогда без памяти в нее влюбился, и трудно было бы сказать, на какой решился шаг, если бы так жестоко не поступил с ним капитан Крымский. Но, странное дело, горечь обиды забылась, а светлые минуты вновь ожили в памяти, и о них почему-то было приятно вспоминать сейчас, накануне собрания, на котором по его адресу, видимо, будут сказаны самые горькие слова, потому что однополчане едва ли разобрались в случившемся и приняли, чего доброго, поспешность, с которой он катапультировался, за нехватку смелости. Аркадий так упорно думал о настигших его бедах, что для него оказался неожиданным голос, раздавшийся за спиной.

— Здравствуйте, Аркадий Антонович.

Баталов резко обернулся и увидел за собою сияющую от улыбки Елену. Она смотрела на него доверчивыми, широко раскрытыми глазами. Ветер, примчавшийся невесть с какой стороны аэродрома, разметал ее огненно-яркие волосы, и она белыми ладонями стала поправлять прическу, отчего тонкое летнее платье плотно обтянуло ее тугое тело. Аркадий молчал, пораженный, а Елена опять осветилась откровенной, смелой улыбкой, но улыбка ее таяла, как льдинка в теплой воде, и лицо быстро грустнело.

— Я вас давно здесь жду, Аркадий Антонович. Мне обязательно надо было вас сегодня увидеть.

— Зачем? — спросил окончательно растерявшийся лейтенант. — После нашей последней встречи я твердо уяснил одну несложную истину.

— Какую?

— Что любая последующая наша встреча будет не очень лестно расцениваться и вами, и тем более вашим супругом капитаном Крымским.

Елена опустила тонкие белые руки.

— Послушайте, Аркадий, — сказала она несколько сердито. — А почему вы не уяснили тогда еще одну истину?

— Теперь настала моя очередь спросить — какую?