Геннадий Семенихин - Взлет против ветра

«Ч» — это время, по которому в дни учений в армии живут все, начиная от наводчика у орудия и кончая командующим.

Говорят, что был когда-то авиационный генерал, отдавший одному из своих полков лаконичный приказ: объявляю боевую готовность на шесть ноль-ноль. Командир полка, получивший его, подумал и решил: для того чтобы все в полном порядке было и комар носа не подточил, назначу-ка я готовность личному составу на часок раньше — и назначил на пять ноль-ноль. Командиры эскадрилий меж собой коротко посовещались и пришли к единодушному решению: чтобы не ударить в грязь лицом, возьмем поправочку, перенесем готовность еще на час раньше — на четыре ноль-ноль. Пришел старшина и по-своему раскинул мозгами. Раз большое начальство приедет, надо, чтобы казарма блестела как стеклышко, и перенес время готовности на три ноль-ноль. «Черт побери, — подумал дневальный, а ведь если солдаты как следует не заправят койки и не сделают зарядки, мне же влетит», — и ровно в два ноль-ноль подал зычную команду «подъем». Генерал прилетел на аэродром к шести, посмотрел на зевающих солдат и офицеров с покрасневшими глазами и отрубил:

— Боевую готовность отставить. Я с таким войском воевать не буду. Оно же у тебя все сонное, командир полка.

Было так когда-либо или не было, но историю эту сохранила в своей памяти авиация.

Иван Михайлович Клепиков не относился к числу командиров, у которых всегда и все на нервах. Вечером он хорошо поужинал, малость пожурил жену, потребовавшую, чтобы он купил в военторге единственную доставленную туда по разнарядке дубленку.

— Ты же пойми, Леля, — закончил он нравоучительно, — если бы дубленок было хотя бы две, я бы со спокойной совестью приобрел тебе одну. Но когда в военторг поступает одна шуба и достается командиру полка, о нем кто-нибудь неизбежно скажет: хапуга. А я не хочу, чтобы ты была женой хапуги. Так что обожди до следующего случая. — И он улыбнулся жене самой нежной своей улыбкой.

Потом Клепиков прочел газеты и лег спать. Конверт с внушительной надписью: «Вскрыть в 20.00» — уже давно был им вскрыт. Клепиков знал, что полк в семь ноль-ноль должен был уже находиться в полной боевой готовности. Всем своим заместителям он секретным образом отдал необходимые распоряжения так, чтобы летно-технический состав ничего не знал. На всех остальных летчиков, техников, механиков, водителей, связистов тревога должна была обрушиться внезапно. Ответственным за сбор по тревоге подполковник назначил своего замполита майора Болотова. Он уже давно простил ему историю с открытым собранием, потому что когда в спокойной обстановке обдумал ее со всех сторон, то, вздохнув, сказал:

— Молодые политработники тоже иногда спотыкаются. Должен же кто-то и их воспитывать. Я старше и опытнее, — значит, и я за Болотова отвечаю. Просто Болотов общую взбудораженность полка, вызванную потерей самолета, принял опрометчиво за неприязнь к лейтенанту Баталову. Это для него было серьезным уроком.

Он еще более уверовал в резонность своих слов, вспомнив, как резко изменился Болотов после своей неудачи. Прежняя вспыльчивость уступила место уравновешенной рассудительности. Перед началом учений Болотов много работал в экипажах и звеньях, ежедневно советовался с командиром, что и как сделать. И мудрый, покладистый Клепиков уже видел, что на пользу пошла первая осечка.

Иван Михайлович спокойно проспал до пяти тридцати, а потом, стараясь не разбудить жену и двух своих сыновей, надел полевую форму. Ровно в шесть в авиагородке взвыла сирена, в домах и коттеджах, погруженных в крепкий сон, засветились окна, в подъездах и на лестничных площадках раздались громкие голоса.

Есть особая напряженность в слове «тревога», когда оно произносится здесь, на западе, на самых передовых наших рубежах, вдали от Родины. Некогда опаленная войной, земля Демократической Германии давно уже стала землей трудовых немцев. Но сколько раз, когда требовала обстановка, в военных городках, где базировались советские войска, звучали сигналы всех видов боевой тревоги и встревоженные жены провожали мужей, не зная, по какому поводу зовет их сирена и когда они возвратятся. Клепиков появился на СКП, когда аэродром полностью сбросил с себя сонную дрему и на всех стоянках кипела работа. Подошел, старательно выбритый, распространя запах «Шипра» Болотов, словно не на учения, а в кино собравшийся.

— Иван Михалыч, наши сегодня радуют, на десять минут раньше нормативов уложились.

— Так ведь полк-то у нас с тобой какой? — мигнул ему Клепиков. — Передовой, сверхскоростной, ракетоносный!

В костюмерной одевались летчики. Аркадий зашел одним из последних, потому что по на всякий случай забежал за Петушковым, боясь, что тот проспит. Облачаясь в зеленый противоперегрузочный костюм, увидел в противоположном углу комнаты Беломестнова, и они они обменялись холодными взглядами. А через двадцать минут он и Петушков уже сидели в кабинах реактивных истребителей. Ровно в 6:00 на спарке «Миг-15» прилетел генерал Пушкарев. Выслушав рапорт Клепикова о боеготовности полка, удовлетворенно кивнул:

— Молодчина, Иван Михалыч, все как по нотам у тебя.

— Это вот Болотову надо сказать спасибо, — заметил польщенный Клепиков. — Самая ответственная часть первого этапа учений — по тревоге — на его совести была.

— Молодец, замполит, — скользнул по нему хитроватым, но и добрым в то же время взглядом начальник политотдела.

— Командующий к нам не завернет? — южно поинтересовался Клепиков.

— Зачем же? Слишком жирно, чтобы и командующий и начальник политотдела в такую рань в один полк прискакали. У командующего в штабе дел много. Он оттуда будет «войной» управлять.

Они прошли мимо выстроенных на линейке машин. Под фонарем одного истребителя генерал узнал лейтенанта Баталова и поманил его пальцем. Тот отщелкнул крышку фонаря, высунул голову. Из под голубоватого ака гермошлема белел подшлемник, лицо пи казалось усталым и осунувшимся.

— Привет, Аркадий Антонович, — поднял руку Пушкарев.

— Здравствуйте, товарищ генерал.

— Отец велел кланяться.

— Как он себя чувствует? — настороженно сил Аркадий, вспомнив неприятную вчерашнюю выходку Беломестнова.

— Да, кажется, прилично, — ответил ничего не подозревающий Пушкарев. — А на соседней машине кто? Не Петушков ли? А ну-ка, Джон, покажитесь.

Откинув фонарь, Петушков приподнялся на сиденье и под общий смех изобразил уморительную гримасу.

— Товарищ генерал, ради бога, не называйте меня этим заморским именем. Я не Джон. Я Иван, Иван, понимаете? Это все маман придумала. Как только мне присвоят второй класс, немедленно подаю прошение о замене имени. Ведь это же здорово звучит: Иван Прохорович Петушков!