Борис Шустров - Белые кони

В это время вышла Муза и, вероятно услышав мои слова, торопливо заговорила:

— Раздевайтесь, Толя. Сюда, пожалуйста.

— Червонца хватит? — вежливо обратился я к ней. — Наследил. Наймете старушку, она уберет. — Я вырвал из бумажника десятку, положил на подставку для обуви, в дверях обернулся: — Пока, Миня!

Миня выбежал следом, как был в махровом халате и тапочках, прыгнул в лифт, торопливо запихивая в мой карман десятку, говорил:

— Ты что, Толька? Ты что?

— Я-то ничего…

— Вернемся, Толя. Прошу тебя.

— Нет, — сказал я, подумал и добавил: — Можно посидеть во Внукове. Я лечу в Полярный.

Лифт остановился.

— Я мигом, — сказал Миня. — Оденусь и выйду. Мигом. Ты подожди.

— Подожду.

Миня проводил меня до аэропорта, по дороге рассказал о своем житье-бытье, что работает он в научно-исследовательском институте, на днях защищает кандидатскую, под его руководством несколько инженеров, пользуется уважением, а вот в семье дела не важные.

— Помнишь Лидочку? — спросил он.

— Не помню.

— На бетонном крановщицей работала.

— Припоминаю. Черненькая такая…

— То Валечка.

— У тебя их было много.

— Много, — согласился Миня. — А вот Лидочка одна. На ней надо было мне жениться! Любила она меня. А Муза не любит. Нет! Она неплохая. Но, понимаешь, привычки, воспитание, единственная дочка у мамы с папой… Ух, эта мне мама! — Миня скрипнул зубами. — Папа работяга, всего добился сам и теперь работает как вол, а она… Не хочу я так! Не хочу!

— Чего ты не хочешь? Дача, машина, квартира, детишки… Живи и радуйся!

— Тебе не понять. — Миня помолчал. — У нас в деревне тех, кто уходит в дом к невесте, называют примаками. И над ними за глаза смеются. Вот и я примак. Понимаешь, я на работе лишь и отдыхаю. А придешь домой, и начинается… Тот бобровую шапку купил, та — французское манто, этот — японский велосипед… Черт знает что! Махну я, пожалуй, с тобой в Полярный! Возьму и махну!

В ресторане Внуковского аэропорта, где мы сидели в ожидании посадки на самолет, Миня припоминал нашу жизнь в Полярном, и мне подумалось, что и для него тот год был одним из прекрасных в жизни.

— Детишки у тебя хорошие, — сказал я.

— Хорошие, — согласился Миня, помолчал и добавил: — Да она и их испортит.

— Она работает?

— Какое… Сидит дома, пылинки с хрусталя сдувает.

— А я и не знал, что тебя Михаилом зовут. Миня и Миня…

— Был Миня, да весь вышел.

Объявили посадку. Я простился с Миней возле выхода на перрон:

— До встречи.

— До встречи, — вяло ответил Миня. — Привет там Вадьке передавай…

Поднимаясь по трапу, я оглянулся, увидел светлое здание аэровокзала, четкие фигуры людей и вошел в салон.

Самолет набрал высоту. За иллюминатором было черно: ни проблеска, ни звезды — это был ночной рейс, четыре часа разницы в поясах превращали его в утренний.

Сзади меня сидели двое мужчин, один сравнительно молодой, лет тридцати с небольшим, другой — седой, благодушный и рыхлый. Как я понял, они были инженеры, возвращались из какого-то главка или из Госплана, и поездка их была неудачна. Молодой предрекал самые ужасные последствия, если срочно не предпринять каких-то шагов, а его пожилой коллега только посмеивался.

— Посадим заводы в прорыв, — запальчиво говорил молодой. — Вот тогда уж поусмехаемся! Посмеемся! Похохочем! Слишком хорошо жить стали. Автоматику ввели, навтыкали мощностей в цикл обогащения. Пора вплотную и художественной самодеятельностью заняться!

— А вы против самодеятельности? — в который раз поддел молодого пожилой.

— Между прочим, — после небольшого нехорошего молчания ответил молодой, — я сам играл в драме Лермонтова «Маскарад» князя Арбенина. И не без успеха. Но вот когда «Маяк» начнет давать руду, когда план спустят по этой руде, а не по нашим металлургическим возможностям, тогда я посмотрю, какую роль и в какой драме вы получите.

— Голубчик, что вы на меня-то накинулись? — обиделся пожилой. — Делаем, пробиваем, обдумываем. Все устроится. Не волнуйтесь.

— «Все будет так, как будет, ведь как-нибудь да будет, ведь никогда так не было, чтобы никак не было».

— Вот именно.

Молодой глубоко, со всхлипом затянулся сигаретой и пробурчал:

— Не знал, что ваш любимый герой тоже бравый солдат Швейк.

— А пора бы и знать, — ответил пожилой, вновь обретя снисходительно-улыбчивый тон.

«Все будет, как будет», — повторил я про себя слова Швейка, удобно откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Самолет летел и летел со скоростью семисот километров в час на высоте восьми тысяч метров, там, за бортом, было холодно и пустынно, а в салоне всегда тепло и уютно…

— Граждане пассажиры! Наш самолет ИЛ-18 совершил посадку в аэропорту «Надежда»! Температура воздуха в Полярном минус двенадцать градусов, ветер пять-шесть метров в секунду. Багаж вы получите в здании аэровокзала, а в город вас доставит маршрутный автобус. Благодарю за внимание!

Порядком я вздремнул, часа три, не меньше. Прихватив свой чемоданчик, я вышел из самолета, сел в стоявший около аэровокзала автобус и устроился у окна. Когда вдоль железной дороги потянулись знакомые деревянные ветродуи, я приник к стеклу: вот сейчас покажется мой поселок, небольшой участок тундры, плотно и ровно заставленный низкими длинными бараками. Вон он завиднелся. Баня, магазин, деревянные ворота, складское помещение, один барак, второй… Что это? Всего четыре барака, да и то, кажется, нежилые?

— Помнится, здесь стоял поселок, — обратился я к соседу.

— Сожгли, — коротко ответил тот.

Автобус шел быстро, и невозможно было хорошо разглядеть бетонный завод, на строительстве которого я работал, однако даже издалека он поразил меня монументальностью, высотой кирпичной трубы и многочисленными постройками из серого камня. Я обратил внимание, что окраины города рябят кольями — это были бетонные сваи, вбитые в вечную мерзлоту. Ну, и телецентр на пригорке, с которого в былые времена я скатывался к дому Юлии, не заметить было нельзя. Я намеренно старался поменьше увидеть, откладывал подробное знакомство с городом на потом — вот устроюсь, приму ванну, пообедаю. Прикинул, что прораба Осокина отыщу в Светлом без особого, вероятно, труда, возьму такси и съезжу, погляжу, что это за знаменитость такая, Светлый. Но тоже потом, потом, завтра или на днях.

Жизнь начала вносить поправки в мои планы с первых шагов. В гостинице не оказалось мест. Вернее, места были, но не для меня. Какие-то лица, прилетевшие одним рейсом со мной, но причастные к Шахстроям, Спецстроям, Энергопроекту и так далее, получали у барьера бумажки и скрывались в глубине холла, с достоинством шагая по бесконечной ковровой дорожке. Сквозь меня же взгляд дежурной проходил как сквозь воздух. Единственное, что произвело на нее некоторое впечатление, это мои меховые перчатки: спасибо мурманским спекулянтам. Тут она снизошла до меня и пообещала на ночь раскладушку, да и то с оговоркой, если будет возможность. Я понял, что делать здесь мне нечего, вышел на улицу, долго ждал такси, наконец сел и сказал: