Борис Шустров - Белые кони

Николай Петрович немного приобвык к своим подчиненным, и если в первые дни он стеснялся командовать, то сейчас уже и покрикивать научился, и приказать мог напористо и уверенно.

Афон оказался нелюдимым, неразговорчивым человеком. Почти весь путь он лежал на корме, поглядывал по сторонам, иногда лениво изрекал: «Ух, туды-то… Нельма прыгнула!» И хотя все видели, что из-под баржи выкинуло бревно, никто с ним не спорил. Афон выжидал, страстно в душе желая, чтобы кто-либо сказал слово против. Тогда бы он развернулся и послал бы по матушке своих новых приятелей, потому что скучно было ехать Афону в трезвой интеллигентной компании. «Матерушшая нельма», — сникая, повторял Афон.

Студент Валентин оказался парнем работящим и веселым. В поселке Новатор он добыл старенькую гитару и вечерами, сидя на корме, пел незнакомые песни. Тоненько стрекотал катерок, оставляя за собой две хиленькие волны, огромное красное солнце висело над лесом, и, сколько ни плыли от него, оно все стояло на одном месте, не уходило, а потом вдруг падало за темный ельник, и на реке неподвижно замирал широкий удивительный свет. И вода, и баржа, и катерок, и встречные суда, и берега, на которых кучками стояли избы, разом падали, словно в омут, в этот удивительный свет, и делалось будто бы тише вокруг, таинственней. Далеко было слыхать голос студента и гитарный звон. Иной раз, заслышав песню, выбегала на берег босая молодуха и махала грузчикам рукой. Студент мигом прекращал петь, вскакивал на ноги и громко, восторженно кричал что-то, размахивая гитарой над головой. А катерок стрекотал и стрекотал, и скрывалась женщина из глаз. «Быстрей бы до места», — канючил Валентин и подмигивал Афону.

Шкипер Дося все свободное время тюкал топориком. Он поспорил с Афоном, что сделает тачку не хуже пузановской. А надо сказать, что тачка Николы Пузана славилась в среде грузчиков отменной прочностью, легкостью хода и грузоподъемностью. Так вот, Дося побился, что его тачка получится не в пример лучше. Дося прошел войну в стройбате, под градом пуль наводил мосты, считался в свое время самолучшим плотником в деревне, и своим неверием Афон задел его за живое. «Тачка… Да я таких тачек, знаешь, — шептал Дося. — Не в бутылке дело. Ишь ты! Тачку ему не сработать!» Коллектив грузчиков с тайным нетерпением ждал исхода спора.

Петруша удивил бухгалтера. После случая на Ярковской запани он ни капли не пил, был предупредителен и вежлив. На вопрос Николая Петровича, доберутся ли они вовремя до островов, он ответил так: «Конешно, дело трудное, но, я думаю, могем и прийти, ежели позволят природные условия, в смысле гроза или ветер». Если Афон и студент на каждой стоянке быстренько смывались в ближайшую деревню, то Петруша всегда ночевал на катерке. Лишь в Ерге, красивой, радостной деревеньке, стоявшей прямо на откосе, над самой рекой, Петруша сошел на берег и на катер не явился. «Баба у него здеся разведенная и сынишко, — пояснил Николаю Петровичу шкипер. — Каждый раз в этом месте пристает. Кровь с носу, а доведет баржу». — «Отчего же они разошлись?» — «Чужая душа потемки. Неумной человек Петро. Без царя в голове», — ответил шкипер.

Да, прошло четверо суток, а баржа почти пустая.

Стоял теплый, душный вечер. На противоположном берегу, подвернув юбки, полоскали белье бабы. Солнце закатилось, оставив на реке багровое зарево. За узким березовым перелеском лежала на угоре большая деревня. К реке галопом мчались кони. Гнал их мальчишка. Он сидел на высокой лошади, крутил плеткой над головой и что-то кричал.

Грузчики сошли на острова. Правда, места, где лежали валуны, лишь относительно и с большой натяжкой можно было назвать островами: они разделялись друг от друга узкими быстрыми ручейками, а от берега небольшим пролоем, который, как оказалось, можно было перейти вброд и даже не зачерпнуть в сапоги воды.

Камень лежал на островах в несколько слоев. Николай Петрович остался доволен. Он осмотрел острова и прикинул, что если вывезти с них все валуны, то, пожалуй, вопрос с укреплением берегов будет решен.

— Ставим вымоста́! — весело приказал он.

Вымоста, сооружение из бревен и досок, необходимое для того, чтобы возить на баржу камни, строили под руководством Доси. Шкипер покрикивал, метался туда-сюда, шумел, и не успело стемнеть, как вымоста были готовы. Только собрались поужинать, глядь, подплыла к барже лодка. В лодке сидели сплавщики. Заметив придвинутый к берегу бон, старший из них, дочерна загорелый мужчина с бородой, с ходу начал крыть всех подряд худыми словами. Бухгалтер пытался вежливо объяснить положение дел, но бородач приказал немедленно убираться вон. И тогда Николай Петрович показал ему кукиш.

— А это видал?! — заорал он. — Русским языком говорят! Государственное добро, понимаешь, пропадает! Неужели непонятно?

— Может, оно и ничего, Григорий, — сказал один из сплавщиков, обращаясь к бригадиру.

— Ну что ж, — помедлив, ответил бригадир. — Мы ведь тоже рабочие люди. Понимаем. Но, ежели что будет забивать лес, погоним вас тут же. Залом — это тебе не шутка. А пока грузите.

— Слышь, мужики, — обратился к сплавщикам студент. — Клуб-то у вас есть?

— А как же!

— Не в темноте живем.

— Приезжайте. Кино сегодня новое.

— А это… Как там насчет? — и студент подмигнул в сторону полоскавших баб.

— Хватает…

— Приезжай…

Сплавщики, развеселившись, уехали.

Поздним вечером Николай Петрович и Дося сидели на барже около рубки и курили. Петруша отвез Афона и студента в клуб, вверх по течению километров за шесть, в леспромхоз, да и сам что-то задержался. Издалека доносилась танцевальная музыка. На той стороне реки горел костер. Около костра сидели двое. Мужчина и женщина. Женщина встала, подняла вверх руки. Заколыхалась в отблесках костра большая тень. И мужчина поднялся, подошел к женщине и что-то сказал. Она засмеялась приглушенно и таинственно. Пахло речной водой и рыбой. Вдоль борта баржи шуршали бревна. На реке горели бакены.

— Вот ведь штука-то. Бакен, — сказал Дося. — Днем не горит, а ночью — за версту видать. И главное, никто не зажигает.

— Фотоэлемент, — объяснил Николай Петрович.

— Я и говорю. До всего допер человек. — Дося прислушался к наплывающей музыке. — В Починке танцуют. Огромнейший леспромхоз вымахал, а раньше одна мелконькая зимовушка стояла. Бакенщик Гаврило жил. Хорошо огни зажигал. Едешь, бывало, не беспокоишься. Чудной…

Вероятно вспомнив что-то интересное о Гавриле, шкипер рассмеялся.

— Хорошо, значит, огни зажигал? — спросил бухгалтер.

— Хорошо. Да и как иначе. Всю жизнь на реке. Увидит — всегда шапку скинет и по имени-отчеству. Это уж всегда. Будь хоть капитан, хоть простой матрос. По имени-отчеству. И ведь всех помнил! Но и его уважали. Когда умер, все пароходы гудели. Идут и гудят, идут и гудят…