Борис Шустров - Белые кони

Шли без остановок. Лишь в поселке Новатор пришлось задержаться на двадцать минут: шкипер Дося прихватил с собой молодую жену, которая оказалась не такой уж и молодой, лет около шестидесяти, высокой, костистой и неразговорчивой женщиной.

До самого города она не вылезла на палубу, гремела склянками, бранила Досю. В полдень, на восьмой день рейса, баржа причалила к плавучему крану для разгрузки.

Рабочий день кончился, и сотрудники бухгалтерии разошлись. Последней ушла бухгалтерша Сонечка. Она долго собирала какие-то бумаги, ожидая, что Николай Петрович предложит, как обычно бывало, проводить ее до дому, но так и не дождалась.

— Я пошла, — прозрачно намекнула Сонечка.

— Угу, — буркнул в ответ Николай Петрович и даже не обернулся.

Сонечка демонстративно простучала каблучками по каменным плитам пола и со стуком прикрыла дверь. И, лишь выйдя на улицу, она дала волю слезам. После своего проклятого рейса Николай Петрович резко изменился. Прошло три дня, как он вернулся, а еще ни разу не проводил Сонечку. Сотрудники бухгалтерии были всерьез обеспокоены поведением старшего бухгалтера, а некоторые из них, считая, что он ущемил и их в лучших чувствах, перестали даже разговаривать с ним. Сонечка же была уверена, что Николай Петрович нашел в рейсе какую-то женщину. «Променять меня на деревенскую бабу! — говорила Сонечка кассирше и делала большие глаза. — Я не понимаю!» Николай Петрович даже не подозревал о подобных обвинениях: он все еще находился во власти тяжелых дум, снова и снова припоминая разгрузку.

Еще издалека он увидел стоявшего на берегу начальника Колю, и не успела баржа пристать к берегу, как бухгалтер прыгнул на сушу. Если у шабашников Коля лазил по камню сам лично или посылал председателя месткома в поисках заделанных в нутро баржи тачек, бочек из-под бензина, бревен, то на этот раз он принял баржу без проверки. И бухгалтер понял, что без него грузчики никогда бы не решились на «печку». Коля, привычно затягиваясь папиросой, задал Николаю Петровичу несколько незначительных вопросов, а когда на берег поднялись грузчики, спросил:

— Значит, можно за неделю?

— Можно! Чего там! Запросто! — разом откликнулись грузчики, и лишь бухгалтер ничего не сказал.

— Хорошую баржонку притянул. Молодец, — похвалил начальник Николая Петровича, при всех крепко пожал ему руку и неспешной своей походкой направился к зданию ремстройконторы.

Афон немедленно договорился о срочной разгрузке баржи с крановщиком Васей, маленьким грязным мужичком, который вечно ругал начальство и вообще все на свете. Вася сразу смекнул, что дело неладно:

— «Печка», что ль?

— Ну. Только тихо.

— Учи… По трояку с брата.

— Это уж как закон.

— Он-то знает? — кивнул Вася на стоявшего около борта бухгалтера.

Афон глянул на понурую фигуру Николая Петровича и усмехнулся:

— Нет. Петрович не знает.

— Ловкачи-и…

Камни бросали в большой ржавый ковш. Николай Петрович трудился вместе со всеми, хотя еще в пути решил, что выпишет наряды не на сто кубов, как выписывали обычно на баржу номер 712, а на семьдесят пять. Но, чтобы не ущемить грузчиков в заработке, Николай Петрович решил не вписывать в наряды свою фамилию, и, хотя, что правду скрывать, хотелось ему получить деньги, ведь не хуже других он работал, старался, мозоли набил, решения своего он придерживался твердо. И вот, чтобы грузчики не догадались ни о чем, он разгружал баржу вместе с ними и очень боялся того момента, когда появятся остовы «печки». Первым заметил «печку» крановщик Вася, прекратил работу, слез с крана и незаметно подозвал к себе Афона:

— Заметно. Спровадить надо.

— Один момент! Николай Петрович! — крикнул Афон. — Может, в контору вам надо, так идите!

Бухгалтер засуетился, начал искать рубашку.

— Я и забыл, — некрасиво хихикнув, сказал он. — Говорил мне Заусаев, чтобы я к нему зашел насчет нарядов.

— Во! — поддержал студент. — Закрой там побольше!

И когда шел Николай Петрович по берегу, слышал, как громыхали о железо падающие камни. Это, торопясь, вырывали ломами грузчики пятиметровые бревна. И каждый удар падал бухгалтеру прямо в душу. Он уходил все дальше и дальше, а когда свернул за угол, зажал уши, хотя здесь, в затишке, никто ничего не мог бы услышать, никто, кроме Николая Петровича.

Вернулся он через час. Работа шла своим чередом. Петруша кричал «майна» и «вира». Афон в одиночку ворочал замшелые булыжники, студент бойко бросал мелочь. Все шло как на обычной честной работе, и лишь по бортам, напоминая о «печке», лежали наспех распиханные бревна.

На берегу появились шабашники. Грузчики сплотились, лица их стали суровыми и злыми, но шабашники и не думали драться. После поездки на пассажирском теплоходе, в каюте второго класса, они находились в благодушном настроений.

— Конешно, нехорошо, — тянул Санька Тетерев. — Огребли вы нас крепенько, но мы зла не таим. Правда, Симаха? Положено, конешно, и нам кое-што… Мы острова-то нашли. И пластались все-таки…

— Не обидим, — пообещал Афон.

Шабашники ушли с миром.

Шкипер Дося, вспотевший и сосредоточенный, метался по берегу в поисках грузовой машины. Наконец ему удалось уговорить одного паренька-шофера. Дося решил продать корзины, отвезти на гармонную фабрику заготовленную ольху, а заодно, с мрачного согласия грузчиков, продать и бревна, из которых была сделана «печка».

Крановщик Вася наотрез отказался грузить машину краном.

— Пусть поработает, — злорадно сказал он. — В прошлый раз погрузил ему две машины — хоть бы сто грамм выставил!

Дося начал таскать дрова на плечах. Из каюты выскочила его костистая жена и стала помогать шкиперу, бормоча про себя ругательства. Вася подмигивал грузчикам и корчил смешные рожи. Нагрузив машину, Дося уехал и вернулся лишь к вечеру, тихий и добрый. Он пришел не один, с внучатами.

— Вот мои внучата, — сказал он, обращаясь к грузчикам, долго смотрел, как дети ели мороженое, отвернулся и стал вытирать потной подкладкой фуражки вмиг повлажневшие глаза. — За что ж ты, Вася? — обратился он к крановщику. — Ить для их. Дли сироток. Для себя, что ли?

Вася смутился, хрюкнул и полез на кран. В дверях шкиперской каюты показалась Досина жена и громко позвала:

— Досифе-ей!

Шкипер вздрогнул, положил на плечи внучат руки и зашептал:

— Домой идите. Да скажите маме, мол, ежели будет время, дедушко придет. Придет, мол. Ну, идите, идите…

Дети взялись за руки и стали выбираться на берег. Дося, часто моргая, смотрел им вслед, а потом, как бы спохватившись, заспешил в каюту. И видели грузчики в иллюминатор, как молодая жена Доси пересчитывала истертые рубли и трешницы. А Дося сидел напротив, сложив руки на коленях, и бездумно смотрел на деньги.