Вячеслав Шугаев - Избранное

— И очень угнетает…

— Не знаю, наверное. — Людмила Семеновна рассмеялась. — Мы привычные. Не подумайте, что у нас тут прямо-таки дистиллированная жизнь, сплошь высокоморальная. Отклонений ой еще сколько, но с большим процентом гласности.

«Ну уж кто совсем на виду, как на пригорке живет, так это директор завода, — подумал я позже, собираясь встретиться с Азаровым. — В городе директору легче. Закончил свой ненормированный рабочий день и исчез, затерялся в городских просторах. В преферанс играет, марки коллекционирует, с женой ругается — ведет, одним словом, личную жизнь, во время которой решительно может забыть про свое директорство. В Мишелевке про него не забудешь. От пристального и не всегда доброжелательного взгляда сослуживцев и односельчан никуда не скроешься. Пошел на бережок посидеть — задумаются: что это у директора в сетке завернуто? Однако, бутылка. Смотри-ка, а еще директор. Не успел кому-то на улице поклониться — немедленно осудят: директор-то наш, паря, заелся. Уже поздороваться трудно, шея не поворачивается. С женой, разумеется, и не вздумай не то что ругаться, косо посмотреть не вздумай — впрочем, тут директору можно позавидовать: время, потраченное бы на ссору с женой, он употребит для раздумий о совершенствовании производства».

Захожу к Азарову и, не остыв от сочувственного запала, спрашиваю:

— Что, Григорий Михалыч, трудно тебе в Мишелевке жить?

— Пока не жалуюсь. — Он несколько удивился вопросу, но тут же справился с удивлением, снова стал приветливо-спокойным, сдержанным, может быть, холодновато-сдержанным — в общем, таким, каким я его знаю давно.

— Нет, все-таки трудно жить на виду? Или тишь да гладь? Директорская вершина всегда над тучами?

— А-а, ты вон о чем. — Азаров сидит, строго, привычно выпрямившись перед чистым пустым столом. — Нормально. Почти нормально. В год — две-три анонимки.

— На тебя?!

— Не на дядю, конечно. Что весь я в грехах, как собака в репьях. И такой, и разэтакий — никудышный руководитель. Завод лихорадит, в каждом цехе — развал. Меня пора снимать.

— Надо же. И ни одного доброго слова?

Смеется.

— Да, много бы я дал, чтобы хоть раз увидеть положительную анонимку. Интересно, правда? Настолько скромность человека обуяла, что он хвалит, а не хочет, чтоб знали, кто хвалит. Причем удивительное дело: анонимки появляются всегда в трудное для меня время.

— А куда они приходят, анонимки-то?

— Разумеется, не в мои руки. В вышестоящие инстанции.

— Ну и что?

— Приезжает комиссия, разбирается. Соответствует ли обвинение действительности.

— Ну и что?

Азаров опять смеется.

— Ни разу не подтвердилось. А все-таки пишут. То ли на всякий случай, то ли из любви к гневному слову. Может такая любовь быть?

Не успел я ответить, в кабинет вошел Николай Васильевич Барахтенко, начальник ЖКО. Пожилой человек, с прожилочным румянцем на дрябловатых уже щеках. При узеньком пластмассовом галстучке.

— Григорий Михалыч. Вчера опять в женском общежитии беспорядок был. Опять к этой, к крановщице-то нашей, демобилизованный рвался.

— Очень интересно, Николай Васильевич. Вы хотите, чтобы я следил за порядком в женском общежитии?

— Другое хочу сказать, Григорий Михалыч. Не наказал я ее. Ограничился предупреждением. Я ведь понимаю, как у нас с крановщиками трудно. Вдруг обидится девка, увольняться вздумает.

— А демобилизованный как отнесся к вашему предупреждению?

— Ой, да ладно, Григорий Михалыч. Я ведь насчет озеленения пришел поговорить. В цехах очень напряженно с людьми, а я уж саженцы заказал…

С Азаровым мы знакомы давно. Он приехал на завод старшим инженером в производственно-технический отдел, закончив Томский политехнический институт. А я приехал на завод в первую журналистскую командировку, закончив университет, — тогда и познакомились. Он директорствует десятый год, и, конечно, я мог бы сказать сейчас много доброго о его директорстве, но, не желая льстить «по знакомству» и вовсе не желая умалять роль коллектива, кратко перечислю, что сделано в Мишелевке и на заводе при Азарове.

Значит, так: поставлен в сосняке на сопке телевизионный ретранслятор; перекинут двухсотпятидесятиметровый железобетонный мост через Белую, накрепко связавший Мишелевку со станцией Половина; построено несколько многоквартирных многоэтажных домов, вполне современных; завод награжден еще до реконструкции орденом «Знак Почета»; всего за два года перестроен, в два раза увеличилась его производственная мощность, стал просторным, светлым, современным предприятием; наконец, нынче вошел в предназначенную колею — выполнил полугодовой план по реализации — и все это, перечисленное достаточно бегло, случилось при Азарове.

Ушел из кабинета Барахтенко, появился некто в диагоналевом плаще, снабженец из Ангарска, просить несортную посуду для пионерлагеря: «Уж вы нам выпишите, а мы в долгу не останемся. Что вам надо?» Азаров задумался, засмотрелся на снабженца, прикидывая, должно быть, какие же дефициты кроются под этим плащом.

Потом пришел дорожный мастер, так, по пути заскочил напомнить, что ведь и оштрафовать можно завод за несвоевременный ремонт дороги, потом приходили главный бухгалтер, начальник планового отдела, главный инженер, Лев Михайлович Агафонов, только что вернувшийся из отпуска, потом еще кто-то и еще — всех не запомнил.

Под вечер выбрались в экспериментальный цех, то есть в ту часть старого заводского здания, где он будет, а пока там передвигаются стены, перекрываются потолки, стеклятся окна, пока там командует вездесущий и неутомимый Муравьев. При реконструкции цеха такой и не значился в планах, поэтому завод строит его своими силами.

— Строим за счет средств, отпущенных на капитальный ремонт, — объяснил Азаров. — О своем будущем мы должны думать сами. А будущее таково: три-четыре года поработаем в полную силу и массовой, обиходной посудой обеспечим всю Сибирь. Резко возрастет спрос на тонкостенный, оригинальный, высокохудожественный фарфор. Здесь, в этом цехе, мы и будем загодя готовить, создавать такой фарфор, осваивать его технологию. Нынче осенью пустим. Пустим, Владимир Арсентьевич? — спрашивает он Муравьева.

Тот, не моргнув глазом, с ходу, бодро отвечает!

— И думать нечего. Нынче осенью обязательно, Григорий Михалыч.

Прошлой осенью в Томске, в родном своем политехническом, Азаров защищал диссертацию, соискал ученую степень кандидата технических наук. Диссертация доказывала, что запасы трошковских глин, столь необходимых фарфоровой промышленности, практически увеличатся на 30 процентов, если воспользоваться технологическими новшествами, разработанными и проверенными им на Хайтинском заводе.