Вячеслав Шугаев - Избранное

Пыхтята принесли толстую книгу с медными застежками на тяжелой дубовой подставке. Дед Пыхто сунулся в один карман, в другой, суетливо, быстро охлопал себя, пробормотал: «Куда они запропастились?» — потом сел, снял сапог, — да, очки были там, потому что карман в штанах давно продырявился, и очки проскользнули в сапог. Нацепил их, потрескавшиеся, вместо дужек — веревочки, и скороговоркой прочитал:

— Пункт первый — для укрепления детских нервов. Вралей, врунов, врунишек — щекотать, начиная с подмышек. Пункт второй — для детей с вредной головой. Упрямцев и упрямиц рассмешит шерстяной палец. Пункт третий — от несусветной лени. Бездельников и ленивцев — щекотать крылом птицы. Точка, точка, запятая, выйдет рожица кривая. Все! — У деда Пыхто горло пересохло, он закашлялся.

Затем дед Пыхто подкрутил усы, сдвинул на затылок кубанку, растопырил руки — закачались рысьи кисточки на перчатках, ноги согнул колесом и, приседая, попрыгивая, двинулся к сараю, где в одних маечках стояли вруны и вруши. Дед Пыхто попрыгал, попрыгал вокруг них, выкрикивая непонятные слова.

— Кух, куг, кук! — и подпрыгнул к Вове Митрину. — Пошто врешь? Пошто мамку за нос водишь?! — пронзительно тонко закричал дед Пыхто.

— Я не вру, я выдумываю, — съежился Вова Митрин. — Выдумка — не вранье. Виноват я, да? Если выдумки никто не понимает?

— Подымай руки! Живо!

Вова поднял. Дед Пыхто быстро пощекотал Вовины подмышки рысьими кисточками. И хоть Вове было вовсе не весело, он прыснул, ойкнул, гоготнул.

— Щекотно?

— Ага-га-га… — залился Вова.

— Не гогочи, не гусь. Отвечай: щекотно?

— О-о-очень-мих, мих, мих!

— Будешь врать?

— Уе-ей-ей, — приплясывал Вова. Отвечать он не мог. Дед Пыхто подскочил к Алене и даже пальцем не дотронулся, а в горлышке у нее забулькал смех.

— Боишься?

— Ой, боюсь, боюсь, боюсь!

— А врать не боишься?

— Ой, боюсь, боюсь, боюсь!

— Боишься и врешь — вдвойне поревешь.

Дед Пыхто легонько дотронулся до ее спинки рысьими кисточками — Алена завизжала, задрыгала ногами.

— Подрыгайся, подрыгайся! — Он переметнулся к Муле-выбражуле:

— Упрямая?

— Упрямая! — Муля-выбражуля подбоченилась.

— Не засмеешься?

— Ни за что!

— Сейчас узнаешь дедушку Пыхто! — Он прошелся по Мулиным ребрышкам шерстяными пальцами. Муля-выбражуля надулась от смеха, побагровела, но не захохотала.

Дед Пыхто выхватил из-за пояса маленькую щекоталку — деревянную рукоять с заячьим хвостом на конце. Причесал хвост, подул на него и, высунув язык от старания, бережно пощекотал Мули-выбражулины ребрышки.

Она фыркнула.

— Не-е-хе-хе-от! Нее… ах-ха-ха!

— То-то же! — Дед Пыхто довольно подкрутил усы, подошел к лентяям.

— Я здесь случайно! — сказал Сашка Деревяшкин. — Я хоть кто, только не лентяй. Вот посмотрите: у меня руки в мозолях. И вообще, руки у меня золотые: хоть рогатку, хоть скворечник — для меня раз плюнуть.

— А на языке у тебя мозолей нет?

— Нет.

— Покажи.

Сашка высунул язык.

— Ах, ты еще и дразнишь меня!? Старому человеку язык показываешь?

— Вы же сами велели!

— Ах, ты еще пререкаться! Зубатиться? Забыл, где находишься?

— Да не боюсь я вашей щекотки!

— Врешь!

— Хоть пятки щекочите. Приятно, и сразу дремать охота. Я часто сам себе пятки щекочу.

— Экой хвастун! — Дед Пыхто хлопнул в ладоши. — Подать главную щекоталку!

Пыхтята притащили обыкновенную скалку, обклеенную гусиными перьями. Дед Пыхто раскрутил ее меж ладоней, весело заверещал:

— А мы тебя по пузичку, по пузичку.

Гусиные перья легонько коснулись Сашкиного живота — живот вздрогнул и покрылся гусиной кожей.

— Аа! Прохватило! — Дед Пыхто еще сильнее раскрутил скалку — перья только посвистывали. Сашкин живот затрясся, и из Сашкиного горла вырвалось ленивое:

— Хо-хо-хо!

— Вот она, лень-то, смехом проступила! — закричал дед Пыхто. — Смеется лень — и ночь и день, живешь, как пень! Защекочу, кочу-кочу!

Сашка стал вскрикивать:

— О-хо-хо! О-хо-хо! О-хо-хо-хо-хо-хо!

Замелькали задумчивые, грустные мордочки семерых пыхтят, розовые их ладошки, желтенькие рожки — пыхтята жалели и врунов, и лентяев, и упрямцев, и если бы дед Пыхто не присматривал за ними, они бы щекотали спустя рукава. Но дед Пыхто присматривал, покрякивал, притопывал, покрикивал, и пыхтята работали в поте лица.

— И-хи-хи! — заливались врунишки.

— Кех-кех-кех! — захлебывались упрямцы.

— О-хо-хо-хо! — грохотали лентяи.

Дед Пыхто выкурил трубочку и обошел ребят. Время от времени грозно спрашивал:

— Щекотно или манно?

— Ы! Ы! Ы… А-а-ем! — отвечали ребята, то есть они хотели ответить: «Не понимаем», — но мешал смех.

— Выбирайте: дальше вас щекотать или манную кашу будете есть?

— А-а! Анну! Ю!

— Кушайте на здоровье! Но кто ложку опустит, тому снова щекотун. — Дед Пыхто зевнул. — Пойду прилягу малость. Смотрите мне, не жульничать! Жевать без передыха! А то еще хуже будет! — Дед Пыхто кивнул на открытую дверь: в проем видна была печка и на печке Пыхт Пыхтович. Он молча лежал и шевелил грязными пальцами босых ног. Вроде ничего особенного не делал, а смотреть на него было страшно.

Косясь на печку с Пыхт Пыхтовичем, мальчики и девочки принялись уплетать манную кашу за обе щеки: сначала — за левую, потом — за правую. В ведерках не убывало: пыхтятки подкладывали и подкладывали. Вова Митрин шепнул Алене:

— Не могу больше.

— И я смотреть не могу. А ведь я любила манную кашу и всегда удивлялась, почему мама с папой морщатся, когда я ее ем. Наверно, когда они были маленькими, объелись вот здесь же и с тех пор ненавидят.

Вова Митрин зажал уши и закричал:

— Щекотайте меня! Умоляю! От каши совсем умираю!

Остальные ребята как по команде бросили ложки. Их опять щекотали, от смеха каша в животе утряслась, и снова ребята брались за ложки. Наконец на крыльцо вышел заспанный дед Пыхто.

— Сеанс окончен. Разойдись до следующего! Врунам прописываю три сеанса, упрямцам — тоже три, лентяям — пять. Потом скатертью дорога! На все четыре стороны. Вы будете лучшими ребятишками в мире. Лучше девочки Насти. А теперь — спать.

Мальчики и девочки бросились в сарай, улеглись на сене и мгновенно уснули. Во сне вздрагивали, взвизгивали, жевали губами. Семеро пыхтят ползали между ними, прикладывали розовые, прохладные ладошки к горячим щекам и ребята успокаивались.

— Паря Михей, ты мороженое ел?

— Не приходилось, паря Ваней.

— А видал?

— И не видал. А с чем его едят?

— С хлебом, наверное. Я ведь тоже не едал. Когда на плоту плыли, старый павиан показал букву «М» и сказал: самые вкусные вещи начинаются с этой буквы. Молоко, мясо, мороженое. Неужели Замечательный медведь ни словечка не говорил про мороженое?