Леонтий Раковский - Конь

Много ли он лежал?

Это такой же неумный вопрос, как много ли он думал. Конечно, он лежал немало и столько же думал.

Сперва сильно ныло колено, и спина ощутила непривычный холод земли. Но потом мысли собрались снова, точно вспуганные воробьи, и Рувим стал думать. Он думал, он соображал, отчего мог перемениться его серый конь. Неужели капутмортуум, пролежав в чулане несколько лет, так изменился, что заглушил собою и мел и сажу? Или, может быть, просто — Рувим насыпал его больше, чем следует?

Как бы то ни было, рыжий конь сразу показался ему знакомым. И Рувим без труда вспомнил, где впервые увидел его. Конечно, это тот самый конь, который убил его сына, и которого Рувим проклял. Это — его рост, его шея и его горящие, злые глаза. Он еще раз принес с собой горе, и Рувиму остается только порвать полотно в клочья.

Но, посудите, можно ли уничтожить полотно, если, с помощью его, Рувим заработает себе на хлеб? Не проще ли перекрасить этого проклятого коня снова в серую краску?

С трудом приподнялся Рувим и, упираясь в землю руками, сел.

Как на ржавых петлях, открылись его глаза и глянули. Конь все также стоял на холсте, горделиво выгнув шею и подняв одну ногу для шага.

Рувим смотрел и не верил.

Потом, не спуская глаз с коня, он плюнул в засаленную полу сюртука и протер глаза.

Конь был тот же.

Тогда Рувим встал и, вбирая голову в плечи, прошел к двери за мелом и сажей. Затем, хромая, подошел к полотну и, прищурив глаза, стал рисовать.

Рука Рувима тряслась, и кисть торопливо отпрыгивала от холста, точно пальцы от горячего утюга. Но Рувим упорно продолжал перекрашивать коня и, наконец, он стал вновь светло-серым.

Рувим, не отдыхая, взялся дорисовывать к нему верхового. Солдат получился очень красивым, с лихо закрученными усами и немного смахивал на турка, когда-то изображенного Рувимом для табачного магазина. Но шлем со звездой и рубаха с нашивками совершенно изменяли его.

И солдат нравился Рувиму.

— Прекрасно, очень прекрасно, — похвалила подслеповатая Дебора, увидев нарисованный занавес. — Ой, что за глупые эти люди, как самые последние из баранов! Разве может Берка, этот сопляк, нарисовать такую лошадь, как Рувим?

И она отдала мужу купленный на базаре баранок и лишний кусок селедки.

Хотя по средам в местечке бывал базар, и Деборе надо было вставать раньше обычного, но в эту ночь она не могла скоро уснуть и долго говорила с Рувимом. Они говорили о том, сколько могут дать за занавес, и чего можно купить на эти деньги. А главное, какой это будет нос паршивому Берке.

И оба заснули с надеждой на выигрыш в этой лотерее, что зовется будущим.

Фонарь едва освещал темную комнату сельского кооператива. Свет цеплялся за стол, точно ребенок за платье матери, боясь отойти дальше, и небольшим кружком ложился вокруг стола.

На столе возвышалась гора полотняных мешочков и лукошко с блестящими, точно заново отполированными, яйцами. У стола стояла высокая корзина, куда председатель кооператива и продавец лавки аккуратно укладывали мешочки.

Когда последний мешочек исчез в корзине, председатель спросил:

— Иван Иванович, вы пересчитывали? Все?

— Да, тридцать восемь кило.

— Ну, теперь можно и яйца наверх класть. — И взялся за лукошко. Несколько рядов яиц совершенно скрыли положенные ранее мешочки.

— Довольно, Иван Иванович, довольно: все равно щупом смотреть не станут.

— И то правда: зачем зря возить лишнюю тяжесть. Ну, а в жито мы все-таки класть ничего не будем?

— А что же класть? Хром весь в двойное дно телеги вошел, а краску на следующий раз оставим.

— Это верно.

— Да в мешки и класть опасно. Остановят, например: что везешь? Из кооператива жито в райотделение. Ткнут щупом в один мешок, туда-сюда нет. А корзину и трогать не станут.

— Ну, если так, то и ехать можно: уже скоро и петухи запоют.

— Да, у таможенников теперь самый сон. А сегодня ночь хорошая: месяц в тучах. Вам бы только, Иван Иваныч, Березовку проскочить, а в местечке — никого нет. Кавалеристы, правда, в имении болтаются, да они никогда в возу, как следует, и не смотрят. Положим, у вас жеребец этот рыжий — как огонь: вынесет.

— Да, он-то у меня надежный. Не жеребец, а перун.

— Кстати, я так и не знаю до сих пор, где вы его достали?

— Случал когда-то свою кобылицу с графским жеребцом.

— Ах, вот что. Хороший коняка!

— Ну, значит, понесли корзину?

Лавочник отодвинул засов двери и, вместе с председателем, понес корзину к выходу.

В комнату ворвался свежий ветер, и раздалось сильное ржанье привязанной к крыльцу лошади.

И в эту ночь Рувиму приснился конь. Но не светло-рыжий конь, а такой, каким сделал его Рувим: серый в крупных яблоках. Конь неистово катался на спине по двору, точно под его кожу забрались чесоточные клещи, и громко ржал. И вдруг, как обложка от книги, отделилась от коня серая кожа. Рыжий конь легко выпрыгнул из нее и бросился с оскаленными зубами на Рувима.

Обливаясь потом, бежал Рувим. Его ноги были точно из дерева — тяжелы и непослушны. А конь упрямо гнался, становясь с каждым шагом все ближе и ближе. Вот он уже совсем настиг Рувима. Его горячее дыхание обожгло плечи.

Рувим дико вскрикнул и, отбрасывая с головы одеяло, проснулся.

Одновременно с пробуждением Рувима где-то раздалось звучное ржанье, и копыта гулко застучали у самых окон.

Рувим вскочил и бросился к окну.

Перед его глазами, в столбе пыли, мелькнул круп высокой лошади, мчавшейся в местечко.

Зубы его забарабанили, как балагула по мостовой, и пальцы не хотели застегивать одежду.

Но когда Рувим, одетый, прибежал к сараю, он отдышался, словно только-что принес из колодца два ведра воды: сарай был заперт.

Торопливо приоткрыв сарай, Рувим просунул в него голову и остался зажатым в двери, точно в мышеловке пойманная мышь. На голубом фоне занавеса был только солдат со знаменем в руке, нелепо висевший в воздухе.

Рувим уронил замок и, протирая кулаком глаза, подскочил к самому холсту.

Да, верховой был, но конь исчез. И Рувиму показалось, что пальцы левой руки солдата, вчера державшие поводья, сложились в фигу.

Рувим с силой хлопнул дверью и, не забегая в дом, совершенно позабыв, что он — не заперт и пуст, бросился в местечко.

В эту минуту он не мог ни о чем рассуждать.

Он не думал, почему от вчерашнего серого коня сегодня остались только какие-то пятна. Он даже не строил никаких догадок, — как это случилось: недодал он чего-нибудь, или, может-быть, снова передал? Просто Рувим был уверен, что во всем этом виноват рыжий конь.

Конь дважды снился ему. Конь очутился неожиданно на полотне, чтобы помешать рисовать занавес. А теперь, когда занавес уже готов, он убежал с полотна и промчался в местечко. Оттого у Рувима сейчас было только одно желание: во что бы то ни стало найти этого коня и отплатить ему сразу за все проделки.