Петр Демин - Марево

Вера, оправившись перед зеркалом, вышла по другой лесенке прямо в сад.

— Хорошо все-таки у вас, дали-то какие… Ты уже загорела. Только молчишь — в рот точно воды набрала. Свела знакомства?

— Мало. Сплю больше, жарко уж очень… да и не с кем. На днях приехал Еремеев, строгости ввел. Раньше не было. Но знаю, нужные ли?

— Раз ввел, значит, необходимо. Ему виднее. Где остановился?

— Здесь какая-то генеральша живет. У нее…

Разговаривая, дошли до заборчика, отделявшего сад от двора. На веревках по двору развешены одеяла и перины. Батрачка с чувством выбивает из них пыль. Вера спросила?

— Встают у вас рано?

Тоня вздохнула:

— Очень, чуть не с петухами.

— Работница тоже?

— Ну, конечно.

— И до настоящего времени работает! Тоня, чего ты смотришь? Я сейчас объяснюсь с твоей теткой.

Вера ушла. Тоня с ужасом думает — начинается. Просидев в акации минут пятнадцать — не больше, рискнула, вышла. Разговор кончился. Марфа Кирилловна раскраснелась. Увидя Тоню, обрадовалась — все же помощь:

— Не то, Вера Алексеевна, говорите. Я-то сама, хоть ее спросите, с утра до вечера маюсь. А Моте я в матери гожусь.

— Безразлично, вы себе делаете. Она для своей нужды когда будет работать? Если восемь часов мало, сделайте сверхурочные, но за особую оплату.

— Правильно, — вставила Мотя, — скупы очень. Вон у землемера в праздник барское платье подарили, а мне ще?

— Самим жрать нечего, — огрызается Марфа Кирилловна.

Тоня отозвала Веру:

— Охота тебе!

— При чем — охота, — отвечает Вера, — боюсь, не уживусь у тебя. Надо завтра с утра присмотреть что-нибудь подходящее…

На другой день Вера идет в сопровождении Моти на водокачку. Около захлебывающейся, жадной машины с лукавыми, судорожными движениями — никого. Двинулись в обход. У ледника, под засыхающими кустами сирени скамья и стол, совсем живые. У стола что-то читает Корнуев, машинист. Сорок пять лет, глаза выцвели, лицо в глубоких морщинах.

Узнав от Веры Алексеевны, что она издалека, стала расспрашивать. На вопрос, что и как здесь, махнул рукой:

— Начисто белые вычистили. Меня не то не нашли, не то забыли, — водокачка в стороне. Может-быть, вода нужна, а некого было к машине поставить. А так всех… Я ужо вам место покажу, где ребят кончали. А хорошие были парни. Останься в живых, смастерили, не то почитай я один… Такой кому нужен? Вчера пошел к Еремееву. Вы его видели?

— Нет еще. Раньше о нем слышала.

— Слышали, вот как… Так я вчера до него ходил. И то, говорю, сделать надо, и то. Помочь берусь. А он только головой махает… не беспокойся-де… О-ох, не люблю я гордых. То-есть терпеть не могу. Раз дело есть — лезь, не фордыбачься!

Просидев с час, узнала, что в десяти верстах в усадьбе, в Раменском, у агрономов есть коммуна, ближе — ни души…

На обратном пути, переходя полотно железной дороги, увидели высокого человека, разносившего начальника станции:

— Нет, и сто раз нет. Надоело… Должно-быть, и баста. Поняли? нет? Тогда разговор с вами будет иной…

Станционный не спорит. Только лихорадка бьет.

Сразу решив, что это Еремеев, Вера, подойдя, рекомендуется. Еремеев, т.-е. Салов, удостоил рассеянным ответом:

— Вас сюда прислали?

— Нет, т.-е. пока я в отпуску…

— Ага… — повернулся опять к станционному, — итак, без моей визы билетов не продавать и на поезд не сажать.

— Билетов, хорошо — их мало кто покупает. А не сажать — вам легко сказать, но разве я один поезд охраняю?!

— Не мое дело. Мне важно, чтобы спекуляции не было, — говорит Салов, из опасения, что о нем дойдет слух до города.

— Целесообразно ли… — начала было Вера, — хотя если у вас полномочия…

— Да, товарищ, — многозначительно говорит Салов, — имея мандат…

Салов Вере не понравился. Дома она переменила очки на пенснэ. Может-быть, в них лучше разглядит.

Салов же обругал вдогонку Веру кикиморой, не бабой, а метлой в юбке. Хлопнув себя по кобуре, пригрозил еще раз начальнику станции и зашел на телеграф. Послал несколько телеграмм с вымышленными адресами — делал для большей важности — так объяснил Клавдии Петровне. Придрался к телефонисту, белобрысому, малого роста. Уходя, хлопнул дверью… В числе телеграмм одна, уже повторная, по настоящему адресу — вызов подкрепления. Возвращаясь, все подсчитывал, когда приедут — одному трудно работать… Если пройдет номер, можно повторить еще где-нибудь. Правда, в городах администрация… Здесь единственно с кем душу отвести можно — мельник. Здоровый, кряжистый. Сам покаялся, что мелит с нарушением — чего Салов до сих пор не знает…

Молодцы прикатили на другой день. Их Салов случайно встретил около станции:

— Эге, сам своей персоной.

— Как величать-то?

— Скоро, ребята, не ждал…

— Мы мигом — по особой литере ехали. Представили телеграмму — в момент выдали. Дело есть?

— Найдется…

Вечером уже поднажали. Улов хороший — на то чернозем, чтобы на дне каждого сундука было серебро, а в узелке царские завернуты и, особо в газете, керенки…

В полдень к Вере зашел машинист с водокачки:

— Не дело, гражданка. Смотрите, что устроили. Ворчат кругом.

Вера стала оправдываться, но тот не слушал:

— Добро бы свои… Уж мы знаем кого. Эти-то, приезжие. Как есть — под ряд, не дело. Еще вчера у стрелочницы двум курам головы свернули — тоже не дело. Мы что имеем? Ни шиша. Вон, лето пройдет, зима, а у меня вся семья босая. У стрелочника тоже, а они — куры… Утром, говорят, перепились и Степана Трофимовича сына побили. Он, конечно, дезертир, но бить зачем? Ежели есть положение, арестуй. Это должно… Совсем не ладно поступают, как посмотреть.

— Что же делать? Я не при чем…

— А ты будь… Я к ним ходил — спят, пойдем вместе. Всякий на тебя пальцем тычет.

Вера еще возражает:

— Я на отдыхе.

— Нашла время! Попадья, вон, жалуется, что ты жизнь у них перевернула. Это дело, а тут не хочешь… Я зайду ужо.

Однако, позже итти не пришлось, так как к Марфе Кирилловне пришла Клавдия Петровна:

— Уехали мои мучители, — сообщила она, — на два дня, не то в губернский, не то еще куда. Прямо ужасно!

Марфа Кирилловна кивает головой, но молчит, о чем-то думая. Вечером пришла к Вере и, заплакав, зашептала быстро, точно просо сыпала:

— Милочка, родная моя, так обяжете… последнее…

— Что? в чем дело? — не понимала та.

— Ночью обыщут, беспременно возьмут. Так я к вам, у вас шукать не станут.

— Нет, неудобно… Напрасно вы беспокоитесь.

— Очень прошу. Хоть проверьте, всего три кольца обручальных, сережки без камушков, еще с бирюзой, броша, портсигар…

— Мне все равно, — прервала Вера, — впрочем, если беспокоитесь, оставьте. Только зря…

Попадья отвесила поясной поклон и, пятясь, скрылась за дверь. Вера, тяжело вздохнув, сняла очки и начала расплетать косы. Волосы хорошие. Сначала мысли скользили с предмета на предмет. Потом внимание привлек шум. Слышались крики, топот лошадей… Все ближе, ближе. Потом раздался выстрел, и пошло. Задув свечу, ощупью выбралась на другую половину — там уже стояли остальные.