Николай Олейник - Жилюки

— Кто здесь? — властно спросил хозяин.

— Свои, — в тон ему ответил Жилюк. — Придержи пса.

— Кто свои?

— Увидишь. Придержи, говорю…

Стецик спустился с крыльца, загнал пса в будку, шагнул навстречу.

— Жилюк? — спросил не без удивления, хотя, видно, узнал сразу.

— Он самый, — приблизился Степан. — Приглашай в гости.

— Раз уж пришел, заходи… без приглашения.

— Тогда веди… Ничего не видно.

Хозяин молча повернулся, грузно зашагал к крыльцу.

— Хотя бы устлал чем-нибудь, — увязая в грязи, сказал Степан.

— Не ждали высоких гостей, потому и не вымостили.

— А самим не нужно?

— Сами так обходимся.

Из хаты дохнуло теплом, застоявшимися запахами разного варева.

— Почему шофера оставил? — кинул Стецик. — Не лето.

— Пускай, — неопределенно промолвил Жилюк.

На голоса из боковушки, где светилось окно, вышла молодица, поздоровалась, остановилась в нерешительности.

— Гости к нам, начальство, — угрюмо сказал ей хозяин, — дай что-нибудь на стол.

— Спасибо, не надо, — возразил Жилюк. — Извините, что поздно… — обратился к женщине и, глянув на Стецика, добавил: — Поговорить надо.

— Чего, ж, говори! — с вызовом ответил тот.

— Не здесь. Дети, наверно, спят.

— Будто не знаешь, что они могут делать в эту пору. Да разденься, разговор, наверное, долгий…

Жилюк снял и повесил на колышке возле дверей шапку и кожушок, пригладил сбитые волосы. Он знал, что кроме боковушки в хате есть еще одна комната, — там, наверное, дети, кухня и печь. Именно оттуда, из-за печи, и послышалось покряхтывание да постанывание.

— Кто там, Гафия? — спросил старушечий скрипучий голос.

Гафия, жена Стецика, быстро направилась туда, что-то зашептала, на что старуха только и промолвила сокрушенно: «О господи…»

— Пошли сюда, — Жилюк решительно ступил в боковушку.

Стецик молча прошел следом. Почуяв неладное, он выжидал, не возражал гостю, хотя и не скрывал раздражения.

В комнате стояли две металлические кровати, стол, несколько грубых, видно домашней работы, стульев; на стенах фотографии, в углу, под вышитым рушником, икона, перед которой на длинных цепочках висела почерневшая медная лампадка. В том же закутке, под божницей, стоял небольшой радиоприемник. В нем тихонько потрескивало, видимо, только что он работал и хозяева, услышав собачий лай, приглушили его.

Степан повернул ручку громкости — передавали последние новости. Передача велась на украинском языке, однако Жилюк уловил в произношении диктора что-то неродное, чужое.

— «Землячков» слушаешь? — Он недружелюбно взглянул на Стецика.

— Слушаю, — нисколько не растерялся хозяин. — На то его, — кивнул на радио, — и выдумали, чтобы слушать. Должны знать, что в мире происходит.

— И как, знаешь? — Жилюк резко обернулся. — Может, скажешь, кто поджег конюшню?

— Извини, чего не знаю, того не знаю, — на удивление спокойно ответил Стецик.

— А если подумать?

— И как подумать… А по какому… — Стецик, наверное, хотел сказать «праву», голос его от сдерживаемого напряжения едва заметно задрожал, однако тотчас же выровнялся. — Почему ты считаешь, что я должен знать?

— Не только знать, но… — Жилюку вдруг пришло в голову, что Стецик не тот человек, которого можно напугать, взять криком, и он, сам удивляясь такой своей перемене, перешел на спокойный, чуть ли не товарищеский тон. — Понимаешь, некому больше… перебрал все возможные варианты…

— Выходит, в меня целишься. Мало тебе моих пяти лет? — Теперь, почувствовав, что Жилюк приехал без доказательств, без каких бы то ни было фактов, повысил тон Стецик. — Дудки, товарищ начальник. Не думай, что, если в твоих руках власть, значит, все можно. За клевету…

— Знаю, что за клевету, — прервал его Степан. — Но и угроз ты на ветер не бросаешь. Может, захотел свести старые счеты?

С миской квашеной капусты, поверх которой лежало несколько огурцов, в одной руке и с тарелкой крупно, по-сельски, нарезанного сала в другой вошла жена Стецика. Она молча поставила соленья на стол, открыла хлеб, лежавший здесь же, под рушником, и лишь тогда сказала:

— Перекусите, может, не такими злыми будете…

Пока она расставляла, Стецик вышел и через минуту возвратился с графинчиком и двумя рюмками. Он налил, взглянул на жену, и та, поняв его без слов, вышла.

— Давай, Жилюк, лучше выпьем да закусим, — придвигая гостю рюмку, предложил он. — А то, наверное, за весь день и пообедать никто не дал.

— Не думай, что Советская власть все простила, — не обращая внимания на его слова, продолжал Жилюк. — Она справедливая, добрая, однако…

— Да что ты меня пугаешь? — стукнул по столу Стецик. — Я к тебе по-хорошему, а не понимаешь… не хочешь, то… — Он глянул в окно, за которым стояла непроглядная темень, потупил взгляд, некоторое время молчал, затем прямо посмотрел на Степана. — Говоришь, некому больше? — процедил сквозь зубы. — Я один такой вот? До конца жизни будешь упрекать меня прошлым?.. — Он перевел дыхание, в груди у него спирало. — А может, я должен тебя спросить, товарищ голова?

— Спрашивай. — Жилюк недоуменно глядел на него.

— Так, может, скажешь… ответишь, где твой любимый братик? Может, его при таком случае вспомнишь, а?

Степан был ошеломлен. Чего-чего, а такого поворота он не ждал. Всем известно, что брата Павла нет, что исчез он еще до конца войны… Да и вообще, даже тогда, когда действовал здесь, между ними согласия не было. Наоборот.

— Что о нем вспоминать? Может, его и в живых нет…

— «Может», — иронично повторил Стецик. — Пей лучше, потому что…

— Пить с тобой я не буду, — встал Степан.

— Напрасно, — насупился Стецик. — Недаром говорится: не плюй в колодец…

— В плохой можно и плюнуть, все равно ведь толку никакого — чистить надо.

Стецик стиснул зубы так, что кожа на щеках побелела, не поднимая глаз, выдавил:

— Тогда… вот бог, а вот порог.

— Завтра явишься в милицию, — велел Жилюк.

— Уже бывали, не пугай.

Жилюк не стал продолжать беседу, оделся и не прощаясь вышел.

— Да глядите не заблудитесь, — вслед ему насмешливо кинул Стецик. — Время такое…

— Проводил бы, — услышал Степан женский голос.

В ответ прозвучало злое, приглушенное:

— Разве что на тот свет.

Верх конюшни, где оставалось еще немало заготовленного на зиму сена, все-таки сгорел, спасти его не удалось, поэтому, пока не наступили массовые полевые работы, решено было немедленно взяться за восстановление. Правление собрало способных к такому делу мужчин, собственно, сняло их с еще в прошлом году начатой школы, выделило несколько подвод. Андрею Жилюку Гураль велел:

— Бери людей, поезжай в лес, дерева заготовишь. На крышу вон надо, на потолок… И вообще пригодится в хозяйстве.