Николай Олейник - Жилюки

Машина отъехала, пора было возвращаться в склеп, где безопаснее, однако Павел не торопился.

Что же радио? Время последних известий прошло, следующий выпуск будет только через два часа… На глаза ему попала газета — небольшая, двухполосная, — Павел впился в нее взглядом. «Орган политотдела МТС». Холера ясная! Они, Советы, все-таки прочно оседают в этих краях… О! «Гости из Подмосковья». Русские гостят у полещуков. Пускай у себя, на своих землях наводят порядок, а здесь и без них освятится… Но — постой! «…Председатель исполкома районного Совета… Степан Жилюк принял делегацию…» Читал — и злость, и зависть разрывали душу. «Принял делегацию»! Подумать только! Будто маршалок сейма или еще какая важная птица!..

Заметка не на шутку разволновала Павла, он отбросил газету, прошелся туда-сюда, на какое-то время словно забыв об опасности. Значит, все идет — будто так здесь всегда и было. А ведь было, было! Тогда же, до войны, кажется, были уже колхозы и в Песочном, и в Залесье, и в Вербках… Вот когда нужно было душить. А ныне… Что ныне? На собственные силы полагаться нечего, из года в год их становится все меньше, а те, оттуда, почему-то, вишь, молчат. И война не так их изнурила, однако не торопятся, предпочитают возложить все на таких вот… как Чарнецкий, как, в конечном счете, он, Павел. А какие это силы? Какая у него, к примеру, вот сейчас сила? Руки и пистолет. Нет ни командиров, ни армии. Ни Лебедя, ни Савура, ни даже меньших, здешних вожаков…

За окном пели синицы, бесновались воробьи, по-весеннему пригревало солнце, а он мерил шагами небольшую комнатку, охваченный невеселыми думами. Здесь все было знакомо: простенькая кровать, на которой, пренебрегая опасностью, любились с Мирославой, шкафчик, стол, полки для посуды… Манила сюда прежде всего она, Слава, верная его подруга. Если бы не она, кто знает, как повел бы он себя, как сложилась бы его судьба. Может, как и другие, как многие другие, драпанул бы на Запад, может был бы с теми, что в отрогах Карпат встречали Сверчевского или которые выслеживали Галана, может… А может, не будь он тогда при ней в Бережанах и из-за этого не повстречайся с аковцами, не прибавил бы к старым грехам новых — может, и решился бы выйти. Кто знает? Людские, как и божьи, пути неисповедимы.

Чем больше он углублялся в размышления, тем тяжелее, невыносимее становились они. Знал: просто так от них не отвертеться, просто так они его не покинут. Чтобы остановить, прервать их течение, Павел подошел к шкафчику, из глубины его, откуда-то из закутка достал бутылку, стакан, налил полный, доверху, и выпил на одном дыхании. Теперь все, пройдет минута-другая, и все мысли схлынут, улетят, он сможет прилечь, затянув занавесками окна, уснуть. В этом пока единственное его спасение.

Он все-таки отважился встретиться с Чарнецким. Другого выхода не было. Раз уж тот нашел Мирославу, вцепился, то, наверное, не случайно, что-то ему крайне необходимо. Да и любопытство донимало: что же все-таки там, за кордоном, почему затихло? Почему дают разрастаться, пускать все более глубокие корни этим красным…

Однако Юзек не появлялся. Не пришел он ни на второй, ни на третий день, и Павла еще сильнее разбирало нетерпение: где он? Схватили или сам исчез?.. Изнывал в своем глухом укрытии, лишь вечерами, на ночь, перебирался в избушку к Мирославе.

— Исчез бы он навеки, — горячо шептала она. — Не с добром пришел, чует мое сердце.

— Да, с добром так не ходят, — соглашался Павел. — Хотя — как понимать добро. Для меня лучше всего было бы, если б все это полетело к чертовой матери…

— Ой, что ты, Павел? — пугалась Мирослава.

— А что? Чего мне ждать? Пока совсем сгнию?.. Нет, я еще пожить хочу! Хочу и имею на это право.

— Говорю же, покорись им, — снова возвращалась она к прежней просьбе.

— Э!

На этом разговоры обрывались, Павел либо переводил их на другое, либо молчал, гневался. Господи, неужели же не видит, как она извелась? Из месяца в месяц, из года в год только и ждет, что вот-вот остановят и спросят. Увидит кого в погонах — и уже ей страшно, сердце чуть не разрывается. Днем там, а ночью здесь возле него нет покоя, нет передышки… А теперь еще и этот пришелец. Объявился и исчез, как привидение.

Но Чарнецкий был здесь. Пристроился у какой-то вдовушки, отлеживался несколько дней, прикидывался больным, лишь по вечерам выползал, долго где-то бродил, что, однако, нисколько не беспокоило и не интересовало хозяйку квартиры. Говорил — такая у него служба, ну и ладно, всяк мудрит по-своему, а он ей кто? Сегодня побыл, а завтра и след простыл. Разве впервой, разве один такой… Гостиница в городе маленькая, всех не уместит, так почему она должна упускать момент? Тот рубль, тот — два: одинокой да бедной женщине уже и помощь.

А Юзек действовал осмотрительно. Сказав Мирославе, что придет, он, однако, не торопился. Не такой, видите, простак, чтобы сразу переться в капкан. А вдруг в самом деле Павла нет и она… чего на свете не случается! Возьмет и заявит. И устроит ему засаду…

Несколько ночей Юзек провел на кладбище, неподалеку от Мирославиной избушки. Павла он не увидел, однако наутро почувствовал его близость. Конечно же лучшего места и не придумать! Околица, старое кладбище, безлюдное место… Кому придет в голову искать именно здесь? Прочесывают леса, следят за вокзалами, а сюда…

Однако не торопился. Нужно убедиться, окончательно увериться, потому что может случиться, что и Павла держат как приманку, умышленно не берут, дабы обнаружить других… Но кажется, все в порядке, ничего подозрительного не обнаружил. Он только мерз, как пес в паршивой будке, да на всю жизнь возненавидел сычей, которые и потом, когда возвращался в свое дневное логово, жутко кричали в душу.

…Павла встретил он в одну из темных ночей возле двери, преградив ему дорогу.

— Спокойно, — промолвил тихо, когда тот потянулся рукой в карман.

— Кто ты? — непроизвольно вырвалось у Павла.

— Знаешь, наверное…

Павел поник, внутренне сдался, хотя держался вроде бы и твердо, независимо. В самом деле, зачем им торчать на пороге. И он открыл, остановился, давая понять, чтобы входил. Однако Юзек сказал:

— Иди первым.

— Боишься?

— Да, — признался гость, и Павел почувствовал в этой его искренности какое-то словно бы превосходство.

Мирослава отпрянула, услышав приветствие гостя.

— Занавесь окна, — велел ей Павел.

Не раздеваясь, Юзек сел у простенка, оперся на колени руками. Весь его вид говорил, что так должно было случиться, что он не ошибся в своих предположениях, поэтому они теперь у него в руках и он поступит с ними по собственному усмотрению.

— Садись, — приказал он Павлу, видя, что тот растерялся, не знает, как ему быть.

— Может, перекусите? — вмешалась Мирослава. Она понимала, что эта встреча в любую минуту может превратиться в спор, острый и беспощадный, вплоть до убийства, мысль ее все время билась над тем, как бы предотвратить такой конец.