Михаил Слонимский - Повести и рассказы

Черныш отвечал:

— Я, представь ты себе, пса словил. Дикие псы по городу бродят. Это явление недопустимое.

— У меня дело к тебе, — сказал Чаплин.

Черныш продолжал, разгорячаясь:

— Недопустимое явление. Иду я, представляешь себе картину, по набережной, и вдруг пес — гау! — и на меня. Я его хлыстом! А он, ни слова не говоря, скок и зубами в шинель. Я его опять хлыстом. А он — как снова скок! Я его — как опять по морде! Он — скок, я — по морде; представляешь себе живо эту картину? Скок — по морде, раз-два, еще и еще. Недопустимое явление! Герой рассказа, пес, лежал, высунув язык, у ног нового хозяина. Пес часто и тяжело дышал, отчего его облезлые и тощие бока подымались и падали. Пес ловил взгляд Черныша — он хотел жрать, — но Черныш глядел на Чаплина.

— Да, — сказал Чаплин, — пес — это штука. А я к тебе вот по какому делу. Беда случилась Я тебя выручил, теперь ты меня выручай.

— Какая ж это беда? — спросил Черныш, несколько успокоившись.

— То-то и беда, — отвечал Чаплин. — То есть не то что беда, но штука непредвиденная. Дочь ко мне приехала. У меня дочь есть. Я понимаю: о ней заботиться надо. А я, ты знаешь, в тихих чувствах не заинтересован. Я даже плохо знаю, что дочери нужно, чтоб не скучала. Тут же тетка корит. Вот я и придумал: мне — я про Лизу говорю — она ничего не прибавляет. А, например, тебе она очень может понадобиться. Такая она красивая, что, не будь она мне дочкой, я бы обеих своих бабочек прогнал, а ее одну себе оставил. Ну, бабочек все равно временно прогнать пришлось: Лиза мешает. Вот я и предлагаю: женись, друг, скорей на Лизе.

— Это хорошо, — согласился Черныш. — Во-первых, лет мне немного — тридцать один. А во-вторых… во-вторых — о-го-го! — во-вторых, прямо черт знает это самое, во-вторых, представь ты только себе живо эту картину!

И он радостно загоготал, ударяя себя ладонями по ляжкам и сгибаясь. При этом он выпустил из пальцев левой руки ремень, за который держал пса, но пес не тронулся с места. Псу идти было некуда, и запах Черныша стал ему уже родным запахом. Пес злобно косил глаз на Чаплина. Он понимал, что Чаплин — враг. Чаплин задерживает хозяина, и тот забыл, наверное, что новый его слуга очень голоден. Пес поднялся и зарычал глухо, скаля зубы на врага. В то же время он умильно вилял хвостом хозяину.

— Но-но, — сказал Черныш и поднял ремень. — Ты уж за меня стоишь? Все равно в живодерню!

И он спросил Чаплина:

— Как ты представляешь себе картину знакомства?

— В воскресенье к вечеру приходи ко мне, — отвечал Чаплин. — Справим быстро дело, и увози Лизу к себе. Ты ее за ужином разговором займи. На геройство, главное, напирай, мужественность показывай. Они на это льнут. Уж я бабу во как знаю! В воскресенье, к вечеру, к восьми, не забудь.

— Погоди, земляк, — удивился вдруг Черныш, — раз это твоя дочь — значит, она приходится дочерью и жене твоей, фельдшерице? А мать, жена твоя, тоже приехала?

— Жена померла, — объяснил Чаплин.

— Жалко! — сказал Черныш. — Отличный была человек. Вдохновительница моей поэзии, и не представляю картины ее смерти. Вечная память! А дочка сильно похожа на мать?

— Сильно похожа.

— Сильно похожа! — обрадовался Черныш. — Тогда ничего. Тогда я уж, представь, словно и женился на ней. Жена твоя — вечная память — все-таки уж старовата была.

И он обратился к псу:

— Ну, твое счастье, собака! Такие события, что уж ладно, не поведу на живодерню. Будешь жить со мной да с Лизой.

И вот пес дождался наконец сладкой минуты: хозяин повел его к себе в третий этаж и там, в маленькой теплой комнатушке, кинул ему целую кучу вкуснейших, ароматнейших костей. Пес, визжа от восторга, грыз кости, высасывал мозг, облизывался, чавкал и клялся в душе служить верой и правдой новому хозяину.

Квартира, где жил Йорка Кащеев, называлась раньше просто — меблированные комнаты. Десять дверей десяти комнат выходили в длинный коридор. В этих десяти комнатах жили люди разнообразнейших профессий: фабричная работница, портной с супругой, художник с многочисленными возлюбленными, которые сменялись в его комнате каждую неделю, младший дворник с матерью, безработный бухгалтер — человек таинственный, живущий неизвестно на какие средства, актер самодеятельного театра, сапожник, почтовый чиновник — грузный, полный мужчина, получавший за свои труды очень небольшое жалованье, с женой и двумя детьми…

Лиза столкнулась в коридоре именно с этим почтовым чиновником. Она спросила:

— Скажите, пожалуйста, тут живет товарищ Кащеев, летчик?

— Кащеев есть, а летчиков нет, — сердито отвечал тяжелый мужчина. — Ходят тут, на воздушный флот последние деньги тянут. Нет летчиков, и не надо!

И он прошел мимо, нисколько не скрывая того, что торопится в уборную. Дворникова мать, приоткрыв дверь, выглянула в коридор.

— Вам кого надо, барышня? Кащеева?

— Кащеева, — испуганно отвечала Лиза.

— А их сейчас нету. Они редко дома бывают — все в работе. Утром как встанут, так до ночи и не видать. А то бывает, что и на ночь не вернутся. Все хлопочут — молодые очень.

Лиза сказала:

— Так я потом зайду. Спасибо!

— Да вы подождите, — оживилась дворничиха. — Они на ночь сегодня обязательно будут. Уж так они сказали. У меня ключ от их комнаты. Вы посидите, книжки почитайте. Вы не сестра ли их будете?

— Сестра, — неожиданно для самой себя соврала Лиза.

— Ах вы моя барышня! — растрогалась старуха. — Уж вот будут они довольны. Вы посидите.

И она уже вела Лизу в конец коридора.

— Вот и комната их. Вы посидите тут, они явятся уж обязательно. Они обязательно просили: «Если кто придет, пусть подождет — я буду». Сестра, значит?

Дворничиха отворила дверь и ушла к себе. Лиза с любопытством оглядела комнату человека, к которому она явилась за помощью. В комнате — стол, кровать, два стула и этажерка. На столе — в беспорядке книги, бумаги, тут же — остатки колбасы и булки. Постель не прибрана. На окне нет занавески.

Лиза, присев на подоконник, глянула в окно: шумная улица жила внизу.

Прождав около получаса, Лиза вышла в коридор, затворила дверь на ключ и пошла к дворничихе отдать ключ. Она напрасно стучалась к старухе: той уже не было дома. Лиза не могла уйти с ключом, а кому оставить ключ — не знала. Уже смеркалось, когда вернулась дворничиха.

— А! Я вас жду, — обрадовалась Лиза. — Вот ключ. Мне уж уходить нужно, я лучше завтра приду. Когда он бывает дома?

— А утром часиков в десять зайдите, они дома будут, — отвечала старуха. — Да вы бы посидели еще. Чайку, не хотите ли, подам?

— Спасибо, — сказала Лиза. — Я завтра буду.

Ей казалось сейчас, что она действительно сестра Йорке Кащееву.

Наутро она снова была тут. Она встретила Йорку Кащеева у подъезда. Йорка воскликнул: