Михаил Слонимский - Повести и рассказы

Пока доктор в спальной одевался, жена в столовой готовила ему на примусе яичницу. Поев и выпив стакан парного молока, Иван Аркадьевич отправился на службу. Он с удовольствием вспоминал различные случаи из практики, в которых ясно обнаружились его искусство и добросовестность. Приятнейшее настроение вдруг посетило его. Может быть, это отчасти и потому, что дождливую ночь сменило теплое утро, — такое теплое, как будто вновь возвращалось лето. Белесовато-синее небо распростерлось над оживляющим степь рудником, замыкая бурую ширь в строгий круг горизонта.

Скрытые в глубине земли соляные пласты вырастили этот поселок, бросили к небу трубы рудника. Это соль привлекла сюда людей, заселила ими ровный ряд домиков, при каждом из которых — садик и огород, отделила узкоколейкой и служебными зданиями жилища администрации от жилищ рабочих. А мазанки за рудником, они — от степи, где хлеб и кукуруза.

Между поселком и дачкой доктора — узенькая речонка, летом превращающаяся в ручей. Через речку — мостик. А дальше — больница. Тут, у входа, Иван Аркадьевич встретил управляющего рудником, низкорослого, узкоплечего, с каким-то ссохшимся телом человека. У него привычка поеживаться и потирать руки, как будто ему всегда холодно. Во всем, что бы ни случилось, он чувствовал себя виноватым. Если б солнце вдруг перестало греть землю, он и тут, кажется, испугался бы: не отстранят ли его за это от должности? Редко кто видел его улыбающимся.

— Все трое умерли, — сообщил он, как будто Иван Аркадьевич не узнал о гибели рабочих одним из первых и еще ночью не говорил об этом с этим самым управляющим. — Все трое. Ужас! Ужас что такое!

Доктор нахмурился:

— Да, да, ужасно.

— И как мне не волноваться! — озлился вдруг управляющий. — Ведь трое рабочих погибли! Да.

И он, круто повернувшись спиной к доктору, быстро пошел в контору. Этот неожиданный окрик вызвал на лице доктора раздраженную усмешку. Счастливое настроение мгновенно исчезло. Опять наплывало нечто неопределенное, туманное и, несомненно, мрачное, нечто всегда обрывавшее мысли Ивана Аркадьевича о чем бы то ни было радостном, — нечто, в чем доктор сам еще не мог как следует разобраться.

— Вот и работай тут… — проворчал он. — Сумасшедший…

И он ни с того ни с сего подумал о дочери управляющего. Чудная девушка!.. Что, если… Но больные уже ждали его. У крыльца собралось несколько телег — это приезжие из деревень. В белом коридоре больницы — на длинной скамье, на подоконниках, на полу — везде серели, чернели, рыжели неподвижные фигуры людей. Знакомый запах тулупов, нечистых тел, табачного дыма, гноя, смешанный со специфическими запахами больницы, охватил Ивана Аркадьевича.

— Нельзя тут курить, — строго промолвил он, проходя. — Ведь сколько раз говорилось…

В кабинете уже священнодействовал облаченный в чистый белый халат длиннобородый фельдшер, двадцать девять лет проработавший на этом руднике. Он был похож лицом на Рабиндраната Тагора. Иван Аркадьевич чрезвычайно уважал его знания и ценил его. Он улыбнулся ему:

— Много сегодня?

— Как всегда.

Надев халат, засучив рукава и вымыв руки, Иван Аркадьевич вздохнул.

— Приступим.

И вот в очередь двинулись к нему свежие и гноящиеся раны, туберкулезы, грыжи, экземы — все, чем болеет человек. Попадались, конечно, и пустяковые заболевания. Случалось и так, что совсем здоровые люди пытались получить больничный листок хоть на один день, чтобы погулять. Таких доктор отсылал обратно на работу.

В час дня, прервав прием, доктор и фельдшер присели к столу в сенях у заднего крыльца — отдохнуть и позавтракать. Жены уже прислали им еду.

— Скоро, говорят, к нам зубной врач будет назначен, — начал беседу Иван Аркадьевич. — Давно пора.

— Да, — согласился фельдшер, вынужденный до сих пор исполнять обязанности дантиста. — Давно пора.

— Скорей бы Карасев вернулся, — продолжал Иван Аркадьевич. — А то совсем мы с вами замучаемся.

Карасев был вторым врачом рудника.

— Отпуск ему кончается через девять дней, — отозвался фельдшер.

— Хорошенькая дочь у Путинцева, — промолвил доктор без всякой видимой связи с предыдущим. — Правда?

— Пропадет, — с уверенностью отвечал фельдшер.

— Почему пропадет? — удивился доктор.

— Отец за ней не смотрит, — объяснил фельдшер. — Девушка действительно красивая, а кобелей у нас на руднике много.

Иван Аркадьевич, щурясь, доел бутерброд с ветчиной, отер пальцы марлей и сказал:

— Тяжелая наша работа.

— У всех так, — возразил фельдшер. — Например, у шахтеров. Тут еще ничего, тут дело чистое — соль, а если уголь…

— Да, да, конечно.

И, помолчав, доктор спросил:

— Так думаешь — пропадет?

Фельдшер понял, что это опять о дочери управляющего.

— Учитель за ней ходит, — ответил он. — Из семилетки. Раз с кладбища шли — я видел. Скорей, что не женится…

— Приступим? — и доктор направился в кабинет.

Опять раны и болезни встали в очередь на него. Но вот кончился приток больных. Пять часов вечера. Можно идти домой.

После обеда Иван Аркадьевич лег поспать. Проснувшись, пошагал по даче, загадочно усмехаясь, потом взял фуражку и плащ и ушел. Жена не спрашивала, куда это он. Она и без него знала — к управляющему.

К этому времени уже выяснилось, что управляющий не виноват в случившемся несчастье. Но все равно лицо у него было такое, как будто он сознательно убил троих людей и теперь увернулся от наказания совершенно нечестным путем.

Он с чрезвычайым жаром заговорил с доктором об Англии. Именно Англию он винил во всех бедах, даже, кажется, в скверной погоде и в том, что у него камни в печени.

Иван Аркадьевич морщился, то теребя седоватую бородку, то почесывая висок, то еще чем-нибудь занимая свои пальцы и свое внимание, и нетерпеливо постукивал пятками: та-та, та-та, та-та… Когда вошла дочь управляющего, доктор сразу же заулыбался, глаза у него заблистали, он отвернулся от хозяина. Он сам себе не мог объяснить, что именно привлекало его в этой девушке. Она не отличалась худобой, была темноволоса, довольно высока ростом, и во всех ее движениях проявлялось нечто такое, от чего доктор всегда терял спокойствие.

Управляющий называл свою дочь почему-то Павликом. Может быть, потому, что он хотел сына, а родилась дочь. Из-за него и другие звали Павликом эту девушку.

Учитель и фельдшер явились вместе. Все четверо уселись, как и часто по вечерам, за преферанс. Не заметили, как снова зашумел за окном дождь — уже с обеда небо опять заволакивалось тучами. К десяти часам игра кончилась.

У крыльца разошлись. Фельдшер повернул направо — он жил рядом с управляющим, на самом краю поселка, противоположном от больницы краю, доктор и учитель — налево. Вокруг творилось такое, что Иван Аркадьевич усомнился на мгновение: дойти ли? Учитель же, казалось, не замечал этого хаоса, во тьме которого смешались земля, вода и небо. Чуть они остались одни, он сказал доктору: