Николай Самохин - Рассказы о прежней жизни [сборник litres]

Дядя Коля сказал, что не видит причин для веселья. Вообще, трудно придумать более дурацкую ситуацию. Теплоход качается в трехстах метрах – ботинок, извините, добросить можно. И еще минимум часа полтора будет качаться. А мы до него, оказывается, не можем добраться. Чушь какая-то собачья!

– Нет-нет, это, должно быть, недоразумение, – не поверил папа. – Сейчас занарядят какой-нибудь катер. Заведомо.

– Держи карман, – фыркнул дядя Коля.

Тут из темноты вынырнул протрезвевший сварщик Петя.

– Хватайте вещички, – мигнул он. – Ребята знакомые на сайру идут – подбросят вас. Еле уломал капитана.

Совращенный Петей капитан все еще переживал свою уступчивость.

– Ну зачем я вас беру?! – рыдающим голосом причитал он. – Мне же на лов надо, паразиту… Ну, куда лезешь – молчи, я тебя спрашиваю?! Стой там, прыгай сюда!..

Сияющий, как новогодняя елка, сейнер медленно отходил от пустого причала. Один Петя стоял там, подняв плечи, и глядел нам вслед печальными добрыми глазами. Он вгорячах не успел одеться и теперь ежился в своем легком пиджаке.

Мы, спохватившись вдруг, стали кричать:

– Петя, милый, до свидания!

– Спасибо за все!

– Старик, мы напишем! Обязательно!

– Да ладно, чего там, – махал рукой Петя. – Счастливо!..

Тайфун «Трикси» здорово раскачал море. Длинные пологие волны медленно поднимали сейнер на высоту пятиэтажного дома, а потом он долго опускался вниз, отчего к сердцу всякий раз подступал противный тошнотворный холодок.

Теплоход был теперь совсем рядом. У борта его скрипел и хлюпал плашкоут, удерживаемый с одной стороны швартовами, а с другой – катером-буксировщиком.

Капитан наш опять запричитал. По каким-то суровым морским законам он не мог подойти к теплоходу – то ли не имел права, то ли боялся разбиться.

– Что делать будем, в семь бабушек?! – спрашивал капитан.

Мы не знали, что делать, и помалкивали. Тогда капитан по рации спросил об этом же диспетчера.

– Пересади их на «жучка», – ответила диспетчер.

«Жучок» – маленький катеришко – болтался где-то поблизости.

Обрадованный капитан выскочил на палубу и закричал в рупор:

– Эй, на «жучке»! Подойди к борту – сними пассажиров!

– Не подойду-у-у! – тоскливо донеслось с невидимого «жучка». – Расшибу-у-у-ся!

– Да кого тебе там расшибать, кого расшибать-то! – сердился капитан. – Подходи, чтоб тебе потонуть!.. Мне на лов надо, я план государственный срываю!

«Жучок» в конце концов подошел, о чем мы догадались по шварканью у борта.

– Ну, прыгайте, что ли! – крикнули с него.

Мы боязливо скучились на палубе, не понимая, куда же прыгать – за бортом был сплошной мрак.

– Прыгай, мешочники толстозадые! – рявкнули сзади, и мы посыпались вниз, в темноту, ударяясь о какие-то железяки и ящики.

– Все здесь, никто не промахнулся? – спросил Паганель и на всякий случай сделал перекличку.

Папа сказал, что еще один такой прыжок он, наверное, не перенесет. Нервы не выдержат. Заведомо. Только он это договорил, как раздалась команда:

– Эй, интеллигенция! Приготовьтесь прыгать – швартоваться не будем!

«Жучок» ткнулся носом в деревянный бок плашкоута, матросы дружно гикнули – и мы, не чуя под собой ног, перемахнули с катера на плашкоут.

– Вот это цирк! – охнул дядя Коля, хватаясь за сердце. – Всё?.. Или еще куда прыгать?

Дядя Коля не зря спрашивал: на плашкоуте страшно что творилось. Его поднимало набегавшей волной, несло куда-то вверх, на самом гребне он чуть задерживался и, грохнувшись затем в борт теплохода, проваливался обратно в пучину.

Все отъезжающие были давно на теплоходе, а все приехавшие – на плашкоуте, трап за ненадобностью подняли и теперь выгружали почту в большой веревочной сетке.

– Бойся! – яростно орал на оглушенных пассажиров краснолицый матрос с вытаращенными глазами, сам хватал сразу по два чемодана и отшвыривал их, готовя место для почты. Он один что-то понимал в этой неразберихе, знал, куда бежать и за что держаться.

– Что раскрылатились, как бабы?! – подскочил он к нам. – Давай на корму! Живо!

Ругаясь чудовищными словами, матрос погнал нас короткими перебежками в конец плашкоута, туда, где борт теплохода был заметно ниже.

– Потрясающе! – успел шепнуть Паганель. – Он же пьяный в дребезину.

– Плевать, – ответил дядя Коля. – Трезвый бы здесь не выдержал – свихнулся.

– Кто старшой? – спросил матрос на корме.

Мы подтолкнули вперед Паганеля.

– Лезь! – приказал матрос.

– Куда? Куда лезть? – блуждая глазами, спросил Паганель. Борода его тряслась.

– Зашибу! – пригрозил матрос. – На борт лезь, салага! Договаривайся с капитаном!..

– Тогда отойдите все, – сказал Паганель.

Плашкоут несло вверх. Паганель выждал момент, когда он на секунду застыл на гребне, подпрыгнул и, жалобно вякнув, упал животом на перила. Взметнулись и пропали его длинные ноги. Следом, едва не догнав их, гамкнули, сомкнувшись, борта.

– Один – ноль! – сказал матрос.

Паганель вернулся очень быстро. Потом уже мы узнали, что ни с каким капитаном он договариваться не стал, а просто обежал рысью вокруг теплохода.

– Давай! – крикнул Паганель. – Все в порядке!

Настала очередь дяди Коли. Бледный дядя Коля осенил себя трубкой, неуклюже, как-то боком кинулся вверх и повис на борту, уцепившись руками.

Паганель и еще какой-то подоспевший человек схватили его за шиворот – тяжело перевалили через борт.

Меня подавали наверх матрос и один его добровольный помощник из пассажиров. Обезумевшего от волнения папу нельзя было подпускать близко.

Первый раз они промахнулись: дядя Коля и Паганель не успели подхватить меня, только всплеснули руками.

Плашкоут пошел вниз. В ширящейся между ним и теплоходом щели бурлила черная вода.

Я зажмурила глаза.

– Держите ее, держите! – стонал где-то за спиной папа.

Матрос и пассажир, подчиняясь этому крику, железными руками сдавили мои ребра.

Зато уже во второй раз они не сплоховали. А перепуганные дядя Коля с Паганелем так рванули меня за руки, что я перелетела через перила, даже не коснувшись их ногами.

Теперь внизу оставался один папа. Было заметно, что дядя Коля и Паганель очень боятся за него. Они быстро переглянулись, и дядя Коля прикусил нижнюю губу, а Паганель сделал округлое движение руками возле живота: дескать, с его-то комплекцией, уй-юй-юй!

Но папа взлетел на теплоход словно кот, которого шуганули собаки. Мы даже ничего не успели понять. Что-то темное и большое метнулось над бортом и с криком: «Ловите меня!» – глухо ударилось о палубу.

– Что же вы меня не ловили? – обиделся папа, трогая стремительно набухавшую шишку на лбу.

– Да, – растерянно сказал Паганель. – Что же мы тебя не ловили, а?..