Геннадий Фиш - В Суоми

И белогвардейцы отправились на станцию, сняли с отходившего местного поезда десять первых попавшихся рабочих и повели на расстрел. У одного из захваченных оказался при себе членский шюцкоровский билет, и его по дороге отпустили.

Навстречу на телеге ехал батрак. Чтобы не снижать ровного счета, его забрали взамен отпущенного.

Среди арестованных находился и деревенский парнишка лет двенадцати, с берестяной сумкой за плечами, в которой были все его пожитки. Всех арестованных расстреляли у скалы в сосновой роще.

Теперь там уже рощи нет — все застроено, а у скалы не так давно поставлен памятный камень. И рабочие около него собираются на митинги.

Уже после расстрела дознались, что убийцей был тоже шюцкоровец, по пьяной лавочке повздоривший с приятелем.

— Когда через несколько дней откапывали расстрелянных, — рассказывала старая женщина, — я была там. И когда увидела, что из берестяной сумки мальчика выпала и разбилась бутылка с молоком, а молоко за это время уже свернулось в простоквашу, мне стало дурно…

Как бы подытоживая рассказ матери, Торви сказал:

— Вот вам ответ, почему финские рабочие остались глухи к антисоветской пропаганде, которую после венгерских событий раздували во всем мире. Финны по своему опыту знают, что бывает, когда побеждают хортисты, похожие на наших шюцкоровцев, как один сапог из пары на второй. Ведь первые концлагеря изобрела еще до Гитлера финская белая гвардия в восемнадцатом году.

За второй чашкой кофе, когда разговор с истории перешел на злобу дня, все сидевшие за столом единодушно решили, что нельзя, побывав в Оулу, не посетить Пюхякоски!..

И вот на следующее утро, после того как мы осмотрели сверкающий чистотой кооперативный маслозавод, Торви повез меня километров за сорок от Оулу, на гидростанцию Пюхякоски.

Был солнечный морозный день. Грани снежинок дробили солнечные лучи на блестки всех цветов радуги — голубые, зеленые, красные.

На полях были разбросаны полузанесенные снегом, одиноко стоящие, потемневшие бревенчатые, безоконные, неживые избы.

А жилья поблизости не видать.

— Что это за строения?

— Овины, — отвечает Торви. — Здесь нарезаны крестьянские участки… Каждый владелец, чтобы далеко не возить урожай, тут же, на своем поле, построил овин.

По этим разбредшимся, словно стадо коров, побуревшим овинам видно было, на каких небольших участках, вдали от жилья, приходится хозяйствовать крестьянам.

Где-то здесь поблизости пролегает северная граница земледелия.

Поля окончились, пошел лес. И сквозь стволы сосен видно, как слева река Оулу то подходит вплотную к дороге, то отходит от нее.

Мне вспоминается знаменитая картина: бородатые смолокуры проводят свои карбасы, груженные бочками смолы, через пенящиеся пороги.

— Раньше здесь ловили лососей. На этих порогах. Знаменитое было место. Сюда приезжали рыболовы — туристы со всего мира. Больше всего — из Англии. Вот там, на мысу, стояла гостиница. Теперь и порогов нет, и лососи пропадают, — говорит инженер, показывающий гидростанцию Пюхякоски.

В его словах явная грусть…

— Я сам рыболов-спортсмен, — объясняет он.

Англичане приезжали сюда летом не только ловить рыбу, но и посмотреть, как, рискуя жизнью, с поразительной ловкостью и смелостью кормщики-смолокуры проводили через ревущие пороги свои утлые карбасы.

Пюхякоски в переводе на русский — Священный водопад.

Но теперь здесь нет и водопада. Реку перегородила плотина. Если смотреть на белое здание станции со стороны водохранилища, то оно не кажется ни высоким, ни грандиозным, глаз радует гармоническое сочетание трех врезанных друг в друга кубов с тонкими, длинными, многоэтажными полосками окон, которые кажутся темными и словно подчеркивают светлые тона стен. Но когда взойдешь на плотину, по гребню которой проложена дорога, и посмотришь вниз, туда, где клубится и пенится вода, прошедшая через турбины, сердце невольно замирает, и сразу веришь инженеру, что по высоте падения Пюхякоски — первая станция в стране.

По мощности она вторая — 120 тысяч киловатт…

Мы идем по длинному коридору.

Я записываю в блокнот цифры — сколько было вынуто грунта, сколько уложено бетона — и поражаюсь чистоте безлюдных залов. Гидростанция вступила в строй несколько лет назад. И тогда же весь коллектив строителей передвинулся целиком на следующую стройку. Она недалеко, километров двадцать пять вверх по течению Оулу, но живут строители на старом месте, в обжитых, уютных домах, уезжая на работу и возвращаясь с нее на автобусах.

Пюхякоски — самая большая станция каскада на реке Оулу. Всего на этой реке, берущей начало в огромном естественном водоеме озера Оулу, их семь… Это не случайно — режим реки Оулу с ее каменистым, порожистым руслом на редкость благоприятен для гидростроения. На протяжении ста семи километров пути к Ботническому заливу она падает на сто двадцать два метра. Сейчас здесь достраивается последняя, седьмая станция каскада.

На двух других реках, впадающих в озеро Оулу, тоже строится и частично уже построен каскад из одиннадцати гидростанций. Сооружается каскад станций также на реке Кеми, в Лапландии. Но строит их другое акционерное общество, и поэтому предупредительный инженер не может дать нам подробных сведений.

— Четыре миллиарда марок стоило строительство Пюхякоски, — говорит он. — Большая часть вложений была покрыта займом, полученным от Народного пенсионного фонда.

Лифт опускает нас вниз на глубину десяти этажей. Мы проходим по турбинному залу.

— Не зря говорится, что наше богатство — это лес и вода! Вода!

И я вижу, что восхищение инженера турбинами, силой запряженной человеком воды, неизмеримо больше, чем грусть из-за убыли лососей.

Далеко за пределами страны знамениты бурные водопады Нокиа и Валенкоски, пенистые пороги Кеми-йоки. Кто не слышал об Иматре, воспетой финскими и русскими поэтами?

Сейчас бы этих строк, посвященных Иматре, Валерий Брюсов не написал. Иматра уже не «все та же», она стала другой после того, как на Вуокси была воздвигнута гидроэлектростанция, — менее интересной для любителей живописных пейзажей, но более значимой для благосостояния страны. И только раз в году, в день летнего солнцестояния, в торжественный и радостный Иванов день, здесь подымаются щиты плотины, и усеявший лесистые берега Вуокси собравшийся со всех концов страны народ любуется клубящимся в пене потоком. А вечером по рекам плывут плоты с пылающими на них кострами, которые языками пламени перекликаются с кострами ивановой ночи, зажженными на лесистых берегах рек и озер.